– Пошла она... – сказала Анастасия сердито. Самое
странное, что она почти сразу успокоилась. Говорят, так бывает с очень большим
горем – за некой чертой оно вдруг разрастается настолько, что уходит из тебя,
заполняя весь мир, а ты впадаешь в понурое безразличие. Когда они вернулись
домой, Анастасия искала забвения и покоя в шалой, исступленной нежности. Он
тоже. И обоим это удалось. Но потом Анастасии приснился кошмар – Луна, багровая
и чисто-прозрачная, словно отлитая из лучшего стекла и вымытая с мылом,
величаво и беззвучно плыла над самыми крышами, над яркими флюгерами, угрюмыми зубцами
башен, коньками теремов – и крыши отрывались, взмывали в небо, но не
рассыпались, а вереницей, углом плыли вслед Луне. Как журавлиный клин в чужие
рубежи – то ли это сама Анастасия произнесла во сне, то ли это звучало вокруг
нее.
– Как журавлиный клин, – повторила она во сне,
попробовала на вкус эти странные, непонятные слова, глянула вслед веренице
крыш, ставшей уже бесконечной, почувствовала, что ей невыносимо страшно и пора
просыпаться, иначе не выдержит сердце.
И проснулась. Медленно осознала, что это был сон, а за окном
ночь готова уступить место рассвету. Слова еще реяли в памяти, и, чтобы они не
забылись, не растаяли с пробуждением, Анастасия почти беззвучно пошевелила
губами:
– Как журавлиный клин в чужие рубежи...
Рядом, не поднимая головы от подушки, не открывая глаз,
метался Капитан, и с его губ срывались тихие бессвязные выкрики – он кого-то
остерегал, кому-то приказывал, звал каких-то шмелей, то и дело вспоминал цветок
– черный тюльпан. Анастасия в жизни не видела черных тюльпанов – только синие и
красные в оранжерее Императора.
– Ну тихо, тихо, – шепотом сказала она, отвела с
лица рассыпавшиеся волосы, наклонилась над ним и осторожно поцеловала в лоб,
едва прикоснувшись губами, чтобы не разбудить. – Все тихо, все спят, и
Капитан спит...
Он тяжело задышал, потом тело расслабилось, дыхание
понемногу стало ровным, он повернулся к стене и засопел уютно и спокойно.
Анастасия, не глядя, протянула руку, нашла зашуршавшее платье и выскользнула
из-под одеяла. Подошла к окну. Стояла та неуловимая утренняя пора, когда
темнота уже не ночь, а рассвет еще не день, розовая полоска на восходе не шире
острия меча, едва угадывается, не глазами даже, а как-то иначе.
– Княжна Анастасия, – шепотом сказала она своему
отражению, едва различимому в темном стекле.
Отражение дисциплинированно молчало, как ему и полагалось.
Замки, узкие улочки и звон мечей показались такими далекими, словно их и не
было никогда. И Луна, к счастью, уже опустилась за горизонт. Анастасия ее
теперь ненавидела.
– Взрослеем? – сказала она отражению. – А
дела-то крутые... Отражение молчало, приглядываясь к ней.
Верстовой столб 15.
Атланты держат небо
Так страшно исказить в поспешности горячей
обманчивую суть земного естества.
Но даже если вдруг я окажусь незрячей,
я все ж посмею БЫТЬ —
поскольку я жива.
Е. Жабик
Анастасия чуточку раздраженно постукивала в пол каблуком и
слушала звон шпоры. Ольга задерживалась. Капитан уже нетерпеливо насвистывал во
дворе что-то бодрое, Держа под узцы заседланных коней, а Ольги все не было.
Появилась наконец. Но не в прежней одежде, как Анастасия
сейчас – в белом платье, бледная. И упорно не смотрела Анастасии в глаза –
взгляд метался, как конь без седока на поле битвы.
– И как это понимать? – спросила Анастасия даже не
удивленно – вяло. Что-то такое она начинала подозревать, но до конца не
верила. – Остаешься здесь, что ли?
– Анастасия, пойми, я... Можешь считать меня дрянью,
предательницей, но я... – Ее лицо вдруг переменилось, она дерзко и
решительно подняла голову. – Да можешь считать кем угодно, если ты так
глупа! Вся наша Счастливая Империя, все наши рыцари, уклад, беспамятье, пять
дурацких звезд – да пропади пропадом этот вздор! Я выхожу замуж. И я хочу жить
здесь. И вам обоим советовала бы...
Она замолчала, удивленная молчанием Анастасии, неуверенно
моргнула, попробовала улыбнуться. Анастасия задумчиво кивала. Пожалуй, она не
сердилась. Не было времени и желания. Нависшая над землей беда была столь
огромной и тяжкой, что все прежние счеты-обеты, все прежние установления и
сложности потеряли серьезность, безвозвратно уплывали в прошлое. Правда, Ольга
об этом ничегошеныси не знала – Анастасия, посоветовавшись с Капитаном, хотела
рассказать ей все в пути, а теперь, понятно, уже не расскажет...
– Я не сержусь, – сказала Анастасия, уносясь тем
временем мыслями в тягостную неизвестность. – Правда, не сержусь. У
каждого своя дорога, и глупо насильно тащить ни чужую. Так что желаю счастья.
Прощай.
– Вам тоже лучше было бы...
– Прощай, – сказала Анастасия мягко. Чтобы
избежать лишних слов, затяжных прощаний (которых она и так-то терпеть не
могла), повернулась и быстро пошла, сбежала с высокого крыльца, и ножны меча
стучали по ступенькам. Молча вспрыгнула в седло, и застоявшийся вороной гигант,
храпя, легко вынес хозяйку за ворота. Горн бежал следом, радостно повизгивая.
Анастасия оглянулась все же, увидела в окне Алену, по обычаю махавшую платком,
махнула в ответ ей и Ольге, на миг показавшейся в соседнем окне. На душе было
скверно. Словно куска живого тела лишилась.
На выезде из Китежа они нагнали обоз, с которым предстояло
ехать к Янтарному Берегу, – десяток четвероконных повозок, доверху
нагруженных мешками с зерном, кругами сыра в холстинах, бочонками масла.
Повозки накрыты грубой мешковиной, туго пришнурованной к бортам. Еще четыре
повозки нагружены шатрами, котлами и съестными припасами для самих
путешественников. Вокруг – человек двадцать в кольчугах, не ведающих потаенной
цели неурочной поездки, и сам Стан тут же, в алом плаще, колонтаре с
позолоченными бляхами, все знающий и оттого хмурый.
Анастасия пригнулась к шее коня, понеслась бешеным галопом,
благо дорога простиралась прямо, как полет стрелы, синий плащ с белым
единорогом хлопал и трещал за спиной, жесткая грива Росинанта хлестала по лицу,
скачка переполняла душу возбуждением и сладким ужасом – попади конь ногой в
выбоину, оба сломают шеи... Анастасия не взялась бы описать свои ощущения. К
прошлому не было возврата, но на ней была прежняя одежда, кольчуга и меч у
пояса, она вновь стала путешественником, рыцарем важной миссии, равноправным
бойцом в нелегкой борьбе против неба, в которой и первого-то шага не сделано, а
посему невозможно предсказать, чей меч вырвет у врага победу. Быть может, это
будет ее меч.
Нет, не стоит возноситься гордыней к облакам. Рано. И к тому
же примета дурная. Что ж, эти мысли – от внезапной свободы, привычной тяжести
меча на боку, верного коня, вновь обретенной дороги...
Анастасия остановила коня. Оглянулась, – обоз едва
виднелся на горизонте, и то благодаря алым плащам всадников. Она вздохнула и
повернула Росинанта в ту сторону.
