– Лейтенант – это ваше ОФИЦИАЛЬНОЕ звание? Насколько мне известно, ВАШИ ЗВАНИЯ идут с понижением от общеармейских на ступень для как это… конспирации. Так что мы с вами, выходит, ровня?
– Выходит, господин капитан, в хозяйстве полковника Фишера неизвестно, что есть военная тайна, – ответил я ледяным тоном. – Я выполняю специальное поручение штаба армии и не волен сообщить ничего сверх того. Прошу принять ситуацию как она есть.
На последней фразе приложил правую руку к сердцу, как принято у имперских нобилей. Для полноты образа.
– Понимаю, – капитан приподнял короткий кивер с массивной бляхой и пышной «метелкой» за кожаный козырек, обнажая недлинные рыжие волнистые волосы. – Могу называть вас Богдан?
– Если вам будет угодно, Эдвард.
Собеседник снял тесные белые перчатки и протянул мне пухлую ладошку, которая оказалась на удивление крепкой. Поймав искру удивления в моих глазах, Ван Хорн улыбнулся, наклонив голову к левому плечу. Он напомнил мне чуть погрузневшего доктора Ливси из старого мультика «Остров сокровищ». Такой же пышущий здоровьем, осознанием собственного превосходства и с толикой сумасшедшинки во внешности и поступках. Но ведь он не чистокровный имперец, а как это говорят… «окультуренный юнилендер». Не дремлет имперская пропаганда, распределяет «бремя белого человека» по сливкам общества вассальных территорий, – у меня возникло стойкое убеждение, что Ван Хорн прибыл в Колонии не так давно.
– Как вам экзекуция, Богдан?
Сквозь град хлестких ударов доносились редкие глухие стоны наказуемых.
– Они называют ее «березовой кашей» и вкушают сие блюдо регулярно. Я знаком с русинскими обычаями.
– О нет, только не сегодня! – Эдвард умудрялся говорить, скаля крупные зубы в подобии улыбки. – Сейчас секут не русинов. Это зибиры из Артарии. Совсем не понимают человеческий язык. Ди-ка-ри!
Я не удержался от усмешки, вспомнив фольклор из прошлой жизни: «Ты что, не русский? Русского языка не понимаешь?» Эдуард не уступал мне ростом, а сноровкой в рукопашной, быть может, и превосходил, но до судорог захотелось закатать ему с правой. Свернуть его лиловый нос набок и поинтересоваться: а ты, свинья, по-человечески понимаешь? Понимаешь, что пороть людей нехорошо?
– Любопытно. Что за враг вам подсунул такой дрянной матерьял?
Собственно говоря, а чего я завелся? Наивно полагать, что дисциплина в моем подразделении держится лишь уставом да присягой. Наверняка «отдельные спорные моменты» подкреплены кулаками мастеров и сержантов, а то и штыками идущих позади.
– Отлично сказано! Ха! Разрази меня гром, если у меня был выбор!
– И в чем же их преступление?
– Из Фрайбурга моя рота вышла с девятью зибирами. Дорогой один издох. А сегодня капралы недосчитались сразу двоих.
– И как дорого обходится дезертирство в вашей роте?
– Пятьсот ударов на рыло, – охотно пояснил капитан и зачем-то добавил: – Ха! На каждое немытое лесное рыло!
Сосчитал глазами – двадцать пять молодчиков в шеренге, соответственно во второй столько же. Если по одному удару от каждого, получается, по десять прогонов на брата.
– Еще держатся на ногах… Вызывает уважение, Эдвард, разве нет?
– Это только первая часть. Я позволю им отлежаться пару дней и прогоню сквозь строй повторно. Вот тогда пташки запоют, они всегда поют, поверьте мне. А их вопли предостерегут других малодушных от глупых поступков.
– Эдвард, почему я не вижу полковника? – попытался сменить тему.
– Порка вгоняет его в тоску. Хотя настоящего мужчину она стимулирует!
В конце фразы капитан смиренно потупил глаза. Невольно проследив, я с омерзением обнаружил, что у «настоящего мужчины» топорщится ширинка. Ах ты дрянь! Точно, сейчас получишь голенью в промежность, затем с правой – в «сливу»! Еще и еще, чавкая-брызгая юшкой, вдолбить эту наглую самодовольную улыбочку в харю. Повалить и топтать скотину, перемешивая ребра с ливером, слушая поросячьи визги. Пока мозг генерировал сценарий расправы, руки жили отдельной жизнью, не собираясь выполнять грязную работу. Правую остановил на половине пути к кобуре с пистолетом, изобразив для маскировки невразумительный жест. Пусть думает, что я о чем-то своем задумался.
Фееричная картина для солдат – стоят два офицера, улыбаются друг другу, у одного обтягивающие штанцы вздымает эрекция. Второй в ступоре. Охренеть, что мужики подумают. Надеюсь, такое здесь не в порядке вещей, иначе ждет Арагорна Московского суровая претензия.
Мужики, точнее, невольные палачи, промаршировали мимо нас двумя шеренгами, сжимая в кулаках пучки прутьев. Розог или шпицрутенов – я оказался не силен в специфической терминологии, а Ральф не желал делиться «сокровенным». В университете он был далеко не паинькой и надолго запомнил сказочные ощущения от соприкосновения прута с кожей, обтягивающей пятую точку.
У скалы под караулом остались сидеть на земле шестеро избитых солдат – невысоких, крепкого телосложения и с одинаковыми азиатскими лицами.
– У тебя дело к Удильщику?
Со второго раза только услышал, что капитан интересуется, какое у меня дело к полковнику Фишеру.
– Удильщик? Забавное прозвище. Эдвард, у меня дело касательно… Нужно достать пару-тройку фургонов. Поможешь?
Рыжий капитан вновь наклонил голову к плечу, и не сходящая с его лица улыбка сделалась отвратительно широкой. Глаза излучали тот самый блеск, именуемый не иначе как алчным. Крупные ладони теребили кивер.
– Могу уступить превосходную в своем роде вещь. Поступили из Метрополии перед началом кампании.
Ван Хорн принялся расхваливать транспортное средство, увлекая меня за собой, словно заправский торговый представитель. К слову, весь наш диалог и последующий разговор проходил на так называемом «универсальном», или «популярном имперском», – языке торговли, войны и всякого ремесла. От той версии сверхдержавной «мовы», на которой вчера объяснялись с полковником Фишером, народная версия отличалась лексикой, более простым порядком слов в предложении и еще рядом мелочей. Обеими версиями, благодаря Ральфу, я владел в совершенстве.
Фургон стоил тридцать пять империалов, но он того стоил. Ладный, вместительный – человек шесть с комфортом уложить можно, в отличном состоянии. Акинф осмотрел под днищем колеса, стальные оси, рессоры и украдкой просемафорил, что все в порядке. Прилагался полный комплект упряжи и принадлежностей для обихода движущей силы – четверки полудохлых куланов. Стоимость животных была включена в общую цену.
– Беру! – согласился я. – Как говорят русины, по рукам!
Капитан отдал краткое распоряжение, сопроводив его каскадом ярких жестов, и находившиеся неподалеку синие мундиры резво взялись разгружать покупку. Тюки и мешки перекладывали на другие телеги и под навесы.
– Надеюсь, у меня не возникнет… осложнений с полковником или интендантами?
