В первую секунду я хотела было ей все рассказать. Ей-то уж можно. Даже представила, что именно я говорю и как она это воспринимает.
Но говорить было нельзя.
— Так… все к одному… одно хуже другого…
Джаза уронила плечи. Я не поняла, что это — облегчение или обида. По счастью, разговору не суждено было продолжиться, потому что в дверь постучали и в комнату ввалились практически все наши соседки по коридору, жаждущие узнать последние новости.
Когда в ту ночь я наконец закрыла глаза, перед ними все время стояли две картины: Бу, лежащая на мостовой, и Потрошитель.
Никто не мог этого понять. Ни одноклассники. Ни учителя. Ни полицейские.
Джаза спала. Я — нет.
Наверное, меня бы не стали ругать, если бы на следующее утро я не пошла на занятия, только я сама не видела смысла сидеть в комнате. Я и так черт знает сколько часов пролежала в постели, таращась в потолок, прислушиваясь к Джазиному дыханию и пытаясь отвлечься от бесконечных жутких мыслей. В шесть я встала, приняла душ. Кожа была липкой от пота — не потому, что мне было жарко, а потому, что я столько времени провалялась без сна. Я сдернула форму со спинки кровати, сняла с вешалки блузку. Подвязать волосы, да и просто расчесать их сил не было. Я только разобрала пальцами пряди.
Завтрак я пропустила, отправилась прямо на историю искусств. Когда я вошла в класс, никто даже не стал скрывать любопытства. Не знаю, что послужило причиной — новости про Бу или мой внешний вид. У нас дома на меня бы посыпались вопросы. Из меня бы вытянули все до последней мелочи. В Вексфорде для этого прибегли к другому способу — взглядам исподтишка.
Марк, человек в школе пришлый, был не в курсе вчерашней драмы.
— Сегодня, — начал он бодро, — я хотел бы посвятить, наше занятие определенной теме. Поговорим о насилии и его отображении в искусстве. Для начала я хотел бы показать вам работы художника Уолтера Сикерта. Сикерт принадлежал к числу английских импрессионистов конца девятнадцатого — начала двадцатого века, рисовал, по большей части, городские сценки. Его частенько поминают, когда заходит речь о Джеке Потрошителе. И на то есть несколько причин…
Я потерла переносицу. От этого Потрошителя не спрячешься. Он повсюду.
— Сикерт был буквально одержим преступлениями Джека Потрошителя. Специально снял комнату, в которой, по его домыслам, когда-то обитал Потрошитель, и написал там картину, которую назвал «Спальня Джека Потрошителя». Ходили слухи, что Сикерт и был Джеком Потрошителем, но, по моему мнению, вряд ли эти домыслы имеют под собой какие-то основания.
На экране возникла картина. Темная комната, в центре кровать. Простой, темный, мрачный интерьер.
— Еще одна причина заключалась в том, — продолжал Марк, — что в тысяча девятьсот восьмом году Сикерт создал серию картин, посвященных преступлению, имевшему место в реальности, так называемому Убийству в Кэмдене. Оно произошло годом раньше, обстоятельства во многом напоминали обстоятельства смерти последней из жертв Джека Потрошителя, Мэри Келли — по крайней мере, в части обстановки.
Щелчок. Другая картина. На постели лежит, отвернувшись от зрителя, обнаженная женщина. На краю кровати сидит мужчина, скорбя над тем, что сам же и содеял.
— Искусство и преступление, — проговорил Марк. — Художники часто выбирают своей темой смерть. Распятие изображали много сотен раз. Казнь королей. Убиение святых. Однако это полотно скорее посвящено убийце, чем жертве. Художник даже заставляет нас посочувствовать ему. Эта картина из кэмденской серии называется «Чем бы заплатить за жилье?».
Марк продолжил — он рассказывал об английских импрессионистах, об особенности их мазка и светотени. Я же тупо смотрела на неподвижную фигуру на кровати — затененную, почти развоплощенную фигуру женщины.
Я не испытывала сочувствия к убийце.
Через полтора часа нам полагался короткий перерыв. Я первой выскочила за дверь.
— Я туда не вернусь, — сказала я Джерому. — Слушай, может, ты… ну, не знаю, арестуешь меня как староста. Но в класс я не пойду ни за что.
— Арестовывать я тебя не стану, — ответил Джером. — Лучше провожу домой. А Марку скажу, что ты заболела.
Джером довел меня до Готорна — туда было метров десять. У самой двери остановился.
— Осталось всего несколько дней, — сказал он. — И потом все закончится.
Джером поколебался, потом положил ладонь мне на щеку, нагнулся и поцеловал меня.
Подняв глаза, я заметила Стивена. Он сидел на скамейке на площади и делал вид, что читает. Одет он был в свитер и джинсы, на шее шарф — никакой формы. Он оперативно снял очки и принялся ими поигрывать — мол, не видел я никакой целующейся парочки. Однако он все видел, и это оставило во мне какое-то странное ощущение. Я сделала шаг назад.
— Спасибо, — сказала я. Я, вообще-то, имела в виду то, что он меня проводил, но прозвучало это как благодарность за поцелуй.
— Ты видела последние новости? — спросил Джером. — Про это послание? Все теперь считают, что это намек на Библию и, возможно, как-то связано с терроризмом. А я так не думаю, да и рипперологи тоже. Имя звезды… Вовсе это не из Библии, он имеет в виду свое прозвище Джек Потрошитель. Это и есть имя звезды.
— Как это?
— Сам Джек Потрошитель никогда так себя не называл. Это имя всплыло из письма, присланного в Центральное агентство новостей. Явная фальшивка, и нет почти никаких сомнений, что написал его один из репортеров газеты «Звезда». Через эту газету Потрошитель и прославился. Вообще-то, он — типичный плод газетной шумихи. И эти его слова, «Да убоитесь имени звезды», по сути, сущая правда: всех пугает сама идея Потрошителя, а благодаря СМИ эта история раздувается все сильнее. А он в этом шоу главная звезда, так? Такой розыгрыш. Жутковатый, но все же розыгрыш. Ничего в этом нет хорошего, вот только… терроризм тут ни при чем. По крайней мере, лично я так думаю. Может, тебе от этого полегчает.
Он махнул рукой и зашагал обратно к учебному корпусу. У меня не было никаких дел. Я только что сбежала с единственного своего субботнего занятия, все мои соседки были на уроках. На маленькой лондонской площади под стенами Вексфорда было безлюдно. Я слышала, как в музыкальных классах звучат разные инструменты. Среди них была и Джазина виолончель, но я не могла вычленить ее звук из общего шума.
Я пошла прочь от школы, на торговую улицу, где было полно людей: суббота — день для покупок. Не придумав ничего лучше, забрела в местную кофейню, отстояла до глупого длинную очередь, заказала первое, что пришло в голову. Свободных столиков не нашлось, я прислонилась к барной стойке поближе к окну. Вошел Стивен, встал рядом.
— Я слышал, что сказал твой приятель.
— Привет, — откликнулась я.
— На самом деле это ценное наблюдение. Я мог бы и сам додуматься. Газета «Звезда». Конечно. «Да убоитесь имени звезды…» Люди боятся Джека Потрошителя. Он вовсе не Библию имеет в виду. Он насмехается над тем, что к нему приковано всеобщее внимание. Насмехается над рипперологами, над полицией, над журналистами…
