Эта девушка погибла прямо возле моей двери. Возможно, она все еще лежит в белой палатке. Вот только платье утратило белизну.
— Джулиана, — проговорила Клаудия, возникая в дверях, — выйди, пожалуйста, сюда.
Джаза посмотрела на меня, встала и вышла из комнаты. Когда через некоторое время нас всех вместе повели обедать, она еще не вернулась. На улице теперь просто лило, но суета от этого не прекратилась. Газетчиков полицейские выгнали. Мы видели, что те сгрудились в дальнем конце улицы и несколько полицейских сдерживают их напор. Камеры были направлены на нас, нас подзывали поближе. Чтобы им было неповадно, школа приняла свои меры: несколько учителей стояли под проливным дождем и оттаскивали тех из нас, кто мечтал попасть на экраны. Полицейские фактически оккупировали соседние улицы и площадь. То, что нам теперь разрешат ходить только в столовую и в библиотеку, как-то уже казалось само собой разумеющимся. Любая попытка двинуться в другом направлении пресекалась взмахами рук и указаниями не выбиваться из потока.
Сотрудники кухни оказались на высоте и приготовили еду не только для нас, но и для полицейских. В столовой поставили дополнительные термосы с чаем и кофе, подносы с булочками и бутербродами — все это помимо обычного меню. Кормили нас в тот день какими-то вялыми макаронами под розовым соусом, чем-то вроде рагу из ягнятины с горошком, а еще выставили блюдо гамбургеров. Аппетита у меня не было, но я ухватила гамбургер, чтобы хоть что-то положить на тарелку. Эндрю и Джером уже были на месте, они махнули, чтобы я садилась с ними.
— А где Джаза? — поинтересовался Эндрю.
— У Клаудии или… где-то еще. Толком не знаю.
Джером посмотрел на меня. Полагаю, он уже успел сложить два и два на предмет, что «мы переходили через площадь как раз тогда, когда произошло убийство». Посмотрел на мой нетронутый гамбургер и, кажется, сообразил — не что там конкретно произошло, а что произошло нечто нехорошее.
Джаза подошла через несколько минут.
— Порядок? — спросил Джером.
— Все нормально, — сказала она с деланой небрежностью. — Все совершенно нормально.
Через полчаса нас повели под конвоем обратно, сначала девочек. Снаружи все еще продолжался полицейский парад. К двум передвижным лабораториям судебно-медицинской экспертизы, простоявшим тут почти все утро, добавилась третья, полицейские в длинных клеенчатых плащах — их было человек тридцать — прочесывали лужайку, рассыпавшись цепью, шагая как по команде, внимательно осматривая землю.
Когда мы подошли к Готорну, выяснилось, что снаружи, посреди дороги, стоит полицейский. Он был высоким, ужасно молодым с виду, в темных очках. Лицо у него было длинное и худое, с высокими скулами и глубокими впадинами под ними. Хотя на нем был люминесцентный зеленый жилет и высокий полицейский шлем и у него имелись все остальные причиндалы с надписью «Полиция», он был совсем не похож на полицейского. Черные волосы были длинноваты, лицо слишком нежное, поза какая-то застенчивая.
— Мисс Дево? — Имя мое он произнес элегантно, как человек, владеющий французским и знающий, куда нужно ставить ударение. Собственно, он произнес его куда лучше, чем я, уж это-то точно. Голос у него оказался удивительно глубоким.
— Угу, — ответила я. С момента утреннего пробуждения я некоторым образом растеряла речевые навыки.
Он, похоже, вовсе не обратил внимания на мой ответ. Он прекрасно знал, кто я такая, и тут же перешел к делу:
— А вы — Джулиана Бентон? Ее подруга?
— Да, — ответила Джаза тишайшим из своих тихих голосов.
— Вы обе были здесь вчера в два часа ночи?
— Да, — ответили мы хором.
— Вы видели мужчину? — он обращался ко мне.
— Да, я уже рассказала…
— А вы — нет. — Он повернулся к Джазе. Это не было вопросом. — Вы уверены в этом?
— Нет, я… нет.
— Хотя он находился прямо перед вами?
— Я… Нет. Я… Нет…
Джаза совсем смешалась. Этот юноша разговаривал с ней так, будто хотел завалить на экзамене.
— Я попрошу вас обеих, — продолжал он, — не говорить ни с кем из журналистов. Будут приставать — поворачивайтесь спиной. Не сообщайте им своих имен. Не повторяйте ничего из того, что сегодня утром рассказали инспектору. Если понадобится помощь, звоните по этому номеру.
Он протянул мне листок бумаги, на котором был записан телефон.
— Понадобится помощь — звоните в любое время, хоть днем, хоть ночью, — добавил он. — Кроме того, если еще раз увидите этого мужчину, даже если вам только покажется, что вы его видите, звоните немедленно.
Он повернулся и ушел. Мы с Джазой тут же рванули внутрь, промчались по лестнице и влетели в комнату. Я захлопнула дверь.
— Что произошло? — спросила я.
— Они меня забрали и… стали спрашивать, что мы делали… я им сказала, как мы выбрались из корпуса и залезли на крышу… это им было совершенно все равно… Они хотели знать про этого мужчину… но я не видела никакого мужчину… Не понимаю, как я могла его не видеть, но я его не видела, а им нужно было знать только про это, а мне было нечего им сказать, так что… Боже мой.
Она хлопнулась на кровать. Я села рядом.
— Все нормально, — сказала я. — Ты все сделала хорошо. Нас обещали не наказывать.
— Да плевать мне на это! Я все не могу понять, почему я его не видела. И кто был этот тип? Полицейский? Не похож он на полицейского. Ему лет не больше нашего. Разве бывают полицейские нашего возраста? Наверное, бывают, но… он не похож на полицейского, правда? Хотя, наверное… Не знаю, бывают ли типичные полицейские, но все-таки. Он ведь не похож на полицейского, правда?
Нет, он не был похож на полицейского. Полицейские обычно бывают… не такие. И да, он казался очень молодым. А кроме того, каким-то слишком ухоженным — дорогие дизайнерские очки, гладкая бледная кожа.
Джаза взяла у меня листок бумаги и принялась рассматривать.
— Номер мобильника, — сказала она. — А разве на карточках у полицейских не пишут номера всяких там коммутаторов, а? И вообще, если у тебя что-то случилось, нужно ведь набирать девять-девять-девять, да? Я уверена, что он журналист. Наверняка журналист. А переодеваться полицейским противозаконно.
Муторное чувство стало от всего этого только сильнее.
Я принялась ходить по комнате.
— Мне кажется, тебе нужно еще раз сходить в библиотеку и рассказать о том, что сейчас случилось, — сказала Джаза.
— Мне туда сейчас совсем не хочется.
Несколько минут мы подулись, каждая в своем углу, а потом Джаза решительно поднялась.
— Если Клаудия что-нибудь заподозрит — ну, что мы выходили из корпуса, — она, скорее всего, расскажет Шарлотте. Шарлотта у нее в любимчиках.
— И что? Шарлотта-то не знает, что мы выходили.
