Неждана оказалась не единственной принятой, отряженной Дарвалом в помощь сыну. Она была старшей среди них. Алла на практике познакомилась с иерархией слуг дханна, со всеми этими младшими спутниками, старшими спутниками, сподручниками, приближенными, восседающими, гласами и прочими — умными, опытными, сильными. Слабые, судя по всему, здесь не выживали. Рядом с бывшими когда-то людьми опасными существами женщина чувствовала себя маленьким ребенком, внезапно оказавшимся в клетке с благожелательно настроенными тиграми. Ей, кажется, удалось произвести на них хорошее впечатление, но ощущение сложного и важного экзамена никуда не исчезало. Скорее, наоборот. Непредсказуемая хулиганка Славомира, успешно прикидывающаяся обычной смертной, таких эмоций не вызывала.
Ущемленное самолюбие требовало совершить нечто, что заставит окружающих относиться к ней с уважением, как к равной. Инстинкт самосохранения намного громче и убедительнее вопил, заставляя держаться тихо и не привлекать внимания.
Желание делать глупости окончательно и бесповоротно пропало после объявления Испытаний. Начальные церемонии Алла простояла за спиной патрона, оказывая чисто символическую поддержку и рассматривая носки своих туфель, лишь изредка осмеливаясь бросить короткий взгляд на собравшихся дханна. Большинство приняли естественный облик, поражая разнообразием форм и расцветок. Даже на взгляд жителя двадцать первого века, просмотревшего всех «Чужих» и «Хищников». Во внешности демонов искусно переплетались базовые черты, общие для всей расы, личные, любовно и осознанно взлелеянные, и непроизвольные, вызванные склонностью к тому или иному стилю магии. Впрочем, старшие дханны могли позволить себе выглядеть как угодно — выделялись они не внешностью. Сгустившееся до почти видимого состояния облако магии, личной силы, окружавшее каждого, служило лучшим и единственным показателем статуса, доказывало право властвовать над сородичами. Они пугали и отталкивали. Исходящая от демонов мощь завораживала, непроизвольно вынуждала молодую принятую воспринимать слова повелителей как истину в последней инстанции. Не будь Алла связана с Шуриком, наверняка к вечеру превратилась бы в восторженную послушную марионетку.
Толстяк поглядывал со снисходительным сочувствием.
Надо сказать, что открытие гибрида выпускного экзамена и гладиаторских игр прошло неожиданно гладко. Вопреки ожиданиям Аллы, Шурик ничего не сломал, никуда не свалился, гостям вроде бы бестактностей не наговорил — и вообще вел себя чрезвычайно прилично. Мелочи не в счет. В торжественной обстановке, с очень умным и значительным выражением лица вручил могучему пращуру распечатанный на принтере реферат, преподнес в подарок собственноручно сработанный талисман, поведал, каких успехов добился за последний год на ниве управления… Умудрился не сказать ни слова лжи, наврав при этом с три короба. Причем уверенно так — даже Алла, участница всех событий, на мгновение засомневалась в своих воспоминаниях.
Уже под утро, сидя в гостиной, она призналась парню:
— Я твоей речью просто заслушалась.
— Не моей, — поправил толстяк. — Отцовской. Он написал, а я наизусть вызубрил. И перед зеркалом восемь раз повторил. Ты себя нормально чувствуешь?
— Вроде бы как обычно. А что?
— Простым людям или слабым ведающим находиться рядом с дханна опасно. Приворожат и не заметят. Поэтому старейшие, даже под мороком, среди смертных появляются редко. — Шурик с силой потер глаза. — Фух. Пока все хорошо идет.
Молодой дханн с первой минуты в отчем доме чувствовал себя сапером на минном поле. В благословенном детстве настолько сильно на него не давили и такого количества сложных подлянок не устраивали, игнорировать поток колкостей со стороны любящих родственников становилось с каждым днем труднее. Хорошо еще, что Аллу удалось пристроить. Вообще-то держится женщина достойно — принятым отца сумела понравиться, пару небольших инцидентов с участием слуг оппонентов вынесла стойко… если заметила. Она же еще не знает, что здесь является оскорблением, а что нет.
Прошедшая церемония стала серьезным испытанием для его психики. Недавно истек срок тысячелетнего изгнания Фенрика, второго по старшинству сына Велуса, и возвратившийся родич стремился занять достойное своих амбиций место. Передел власти протекал бурно, с многосложными интригами и яростными поединками, кому сейчас можно было верить, Шурик не понимал. Поэтому с раннего утра находился на взводе. Настроения не поднял завтрак, скудный из-за наложенного поста и совершенно недостаточный; в голове ворочались тяжкие думы о вчерашнем пире у Сверады, на котором хозяйка пыталась отравить его какой-то дрянью. Не насмерть, но прежде он числил двоюродную тетку среди друзей и потому сильно обиделся. Точно! В любимую Сверадину вазу вытошнило его от сильных душевных переживаний, так всем и будем говорить.
Днем ему пришлось общаться с гостями, понаехавшими якобы ради введения его в права владетеля, хотя любой тупица понимал, что на деле они явились разведать обстановку в одной из крупнейших семей Дома. Тоже приятного мало. Его неспособность чаровать давно стала притчей во языцех, и слушать замаскированные уколы, сдобренные изысканными сомнениями в силах героя дня, было очень болезненно. Тут поневоле начинаешь ценить манеру досточтимого предка говорить то, что думаешь, невзирая на мнение окружающих и текущую политическую обстановку. От Велуса дипломатии не ждали и сильно удивились бы, начни старейшина в беседе ходить вокруг да около. Часто его прямота бесила, мешала, пугала, но сейчас казалась глотком свежего воздуха.
— Вольное житье пошло тебе на пользу, — сделал вывод древний дханн после осмотра правнука. — Уезжал отсюда затюканный, глазки тусклые… Построжел, вижу.
Старейшина принял Шурика в личной горнице на вершине гигантского древа. Ну что значит принял — после конца церемонии Представления взял в одну руку сундучок с рефератом, лично разработанным артефактом-доказательством мастерства и ритуальными дарами, другой поманил правнука за собой и ушел, хотя должен был бы сидеть в своем кресле еще час. Принимая гостей и выказывая благоволение младшим. Впрочем, никто не удивился.
— Только не мыслил я, что восхощешь свою землю под рукой держать.
Шурик неловко повел плечом. Под давящим взглядом Велуса хотелось свернуться в комочек и лежать тихо-тихо, не привлекая внимания.
— Да как-то само сложилось. Мне владение не особо-то и нужно, но… Не отдавать же свое кому попало!
Старейшина расхохотался. Его сила, густо замешенная на веселой ярости и звериной жажде жизни, ударом хлыста стебанула по комнате, заставив стены попятиться от вспышки веселья господина. Отголоски хорошего настроения древнего пронеслись по коридорам, заставляя дханна на мгновение замереть в замешательстве. Смех так же неожиданно, как и появился, стих, переродившись в довольное клокотание могучего зверя.
— Верно, малыш! Верно молвил! Своего никогда не отдавай! — Велус склонился над потомком, невольно подавляя исходящей от него мощью. — Давно этих слов от тебя ждал.
Он еще раз пристально оглядел Шурика, кивнул каким-то своим мыслям. Резко, словно щелчком выключателя, стер улыбку-оскал с лица.
