Эй, паренек, мне тоже это знакомо. Это называется: ты влип,
приятель. Вляпался, воткнулся. Японские сказочки в вольном изложении
обрусевшего Хайяо заканчиваются одной фразой: «Желаю счастья, желаю счастья!»
Похоже, это не твой случай.
Примерно так думаю я, вяло наблюдая, как ревность
заплевывает монитор. Речь в письмах идет о Тинатин, ни о ком другом. Сначала
Макс Ларин, теперь еще и этот фотограф, везде я нахожу следы девушки, в которую
отчаянно влюблен. Письмо, только что прочитанное мной, – последнее.
Последнее по времени из всех, находящихся в папке. Я никогда не был в Альпах,
но что-то о них слыхал.
И совсем недавно.
Марго не упоминала об Альпах, с барменом в «Че..» мы
говорили лишь о собаках, достоинствах меню и латиноамериканских выбрыках
субкоманданте, что еще? «Че посещает публичный дом в Катманду, Непал», но Непал
– это Гималаи, никак не Альпы. Совершенно машинально я щелкаю на папку «Илья.
Работы».
«Стокгольм».
«Нормандия».
«Самарканд. Гур-Эмир».
«Суздаль. Ростов Великий».
«Микрокосмос».
Еще какая-то географическая срань, на которую не стоит
тратить время. Что может поведать миру о Стокгольме фотограф с русским именем
Илья? Несколько точек – на них топчутся все, кому не лень, несколько ракурсов,
затертых до дыр объективами таких вот фотоподвижников.
Программа просмотра изображений и факсов.
Изображений, вот-вот, именно.
Неплохо, совсем неплохо. И даже чувственно. Труп на
асфальте, под головой – растекшееся темное пятно, вполне интернациональное. И
труп тоже интернациональный – белый мужчина без каких-либо отличительных
особенностей, если не считать пятна. Оно бликует, в нем отражаются вечерние
огни, два отморозка – вот что я вижу перед собой. Один отморозок не постеснялся
прислать душещипательный снимок, вторая не постеснялась сохранить эту дрянь в
своем компьютере. «Отморозки» в данном случае – лишь первое подвернувшееся
слово, я не осуждаю ни Август, ни Фотографа, да и с чего мне их осуждать после
всего случившегося со мной? С тем же успехом я мог назвать их папарацци, или
любителями абсента, или любителями езды на оленях; остальные фотографии в папке
«Стокгольм» – бросовая пейзажная лирика, они даже хуже, чем урбанистические
экзерсисы Август, развешанные по стенам. Но для путеводителя сойдет.
Стоп.
Эту фотографию я уже видел. И тоже совсем недавно.
Фронтон какой-то лавки – то ли бакалейной, то ли чайной,
вьющиеся растения в кадках, выставленные на улицу, на переднем плане –
велосипед: краска на раме облупилась, сквозь нее проступает ржавчина.
Так и есть. Снимок в рамке, он стоял на каминной полке в
квартире Жан-Луи. Я вспоминаю фотографию, а следом за ней и имя фотографа, о
котором мы говорили с Лу и который был знаком с Тинатин. Илья. Илья Макаров.
И.М.
. Это его инициалы. Илья Макаров, никаких сомнений. Жан-Луи
сказал мне тогда, что Илья Макаров погиб в Альпах, его накрыло лавиной или
что-то в этом роде, «только сейчас мне пришло в голову, что я второй день в
Альпах», на какой по счету день он погиб? – на третий, на четвертый?
Скорее всего, последнее письмо в папке и вправду оказалось последним.
На то, чтобы просмотреть все, времени у меня не хватит,
наяды рано или поздно выскользнут из ванной, и мне бы не хотелось, чтобы они
меня застукали. Но и расставаться с папкой «Last temptation» тоже нет никакого
желания. Задачка для первоклассника, справиться с ней не составит труда, нужно
лишь найти подходящий носитель.
Чего только нет у Август в ящиках письменного стола!..
Несколько портсигаров, настоящая гаванская сигара в футляре,
бумаги, снова бумаги, ворох авиабилетов, леденцы с налипшими на них табачными
крошками, носки, пара шелковых трусиков, степлеры, детский крем в тюбике,
канцелярские кнопки, карманная Библия, карманный Коран, брелки из магазинов
дьюти-фри, бутылочки со спиртным, прихваченные из гостиничных номеров;
индийские благовония, китайские благовония, нефритовые четки, нефритовая
черепаха, рыбешка из оникса, прокладки, тампоны, фотопленка, уйма фотопленки;
бензин для зажигалок «Zippo», табак для кальянов, несколько купюр – долларовых
и евро, монеты: круглые, квадратные, монеты-многогранники и монеты с дыркой
посередине, шахматные фигурки – ферзь и ладья, дорожная карта Европы,
солнцезащитные очки со сломанной дужкой, еще одни – абсолютно целые, засушенный
кленовый лист. Нефритовые четки наверняка были подарены Август в честь начала
какого-нибудь очередного романа, а рыбешка из оникса – возвращена в честь его
окончания. Что вообще думает Август о любви? На что похожа любовь в
представлении Август? На карманную Библию или на пару шелковых трусиков? На
дорожную карту Европы или на монету с дыркой посередине? Или на все содержимое
ящиков письменного стола сразу? От любви можно избавиться, побрившись наголо, а
то, что отрастет, – будет уже новой любовью…
Дискеты и диски.
Как раз то, что мне нужно. Их много, очень много, «как у
дурака махорки», сказал бы Пи. «Как у сенегальца гашиша», сказал бы Великий
Гатри. Если я одолжу у Август один из дисков, вряд ли она заметит это. Конечно,
я обошелся бы и дискетой, но есть немаленькая вероятность, что «Last
temptation» не влезет на одну дискету целиком.
Чистым оказывается третий по счету диск, и я перекачиваю на
него все содержимое папки «последнее искушение».
Готово.
Теперь остается главное – пристроить диск, чтобы он не
бросался в глаза. В заднем кармане джинсов он не поместится, в нагрудном
кармане рубахи – тоже, к тому же все уже занято мелочевкой покойного Макса
Ларина, остаются шмотки Лоры, но и здесь выбор невелик: легкая куртка, висящая
в прихожей, и рюкзак, он стоит там же.
Я выбираю рюкзак.
Чтобы для него добраться, мне придется выйти в коридор.
…Дверь в ванную распахнута настежь – это первое, что я вижу.
Второе: две проклятые эксгибиционистки, сидящие в джакузи друг против друга.
Зрелище, которое заставляет трепетать мои ноздри, хотя все выглядит
благопристойно и даже целомудренно, и Лора, и Август, кажутся моложе своих лет
(и хрен их знает, сколько на самом деле им лет) – две школьницы в жаркий
полдень на исходе лета или две сестры-близняшки. Но если бы у Лоры была кошка,
она назвала бы ее пошлым именем Джейн. А если бы у Август была кошка, она
назвала бы ее претенциозным именем Ван-Гог.
Вот и вся разница.
Они смотрят на меня одинаково прозрачными глазами. Их легко
представить путешествующими вдвоем – летняя поездка к морю, зимняя поездка в
горы, лишний повод, чтобы наврать о себе с три короба, о себе и о своих прошлых
связях, и о будущих, которые легко выдать за прошлые. Лишний повод, чтобы
совершить кучу глупостей, на пару совратить горничную в гостинице, украсть
комплект простыней, подвернуть лодыжку и расстаться, чтобы никогда не
встретиться вновь.
