Почему бы Ей не полюбить меня?
Она – конечно же, Тинатин. Ускользнувшая Тинатин, не
давшаяся в руки Тинатин; Тинатин, которая никогда не скажет «с кем бы ты ни
засыпал, все равно проснешься со мной», я не урод, так почему бы ей не полюбить
меня? А разноцветные глаза… Разноцветные глаза скорее преимущество, чем
недостаток. И потом, у меня есть пушка, я завалил уже троих. И прекрасно себя
чувствую, прекрасно. Зеркало это подтверждает. Любое зеркало это бы
подтвердило, не только сортирное; странные пятна на поверхности (я заметил их
только сейчас) – его дефекты, не мои. Да к тому же еще несколько мелких трещин,
они приходятся мне как раз на переносицу, скулу и подбородок; несколько мелких
трещин и запотевшее стекло! Я все еще упираюсь в него ладонью, в зеркале
отражается не только мое лицо, но и часть помещения, его как будто заволокло
паром. Но в реальности вокруг меня ничего этого нет! Дешевый спецэффект из арсенала
любительской киностудии, меня не проведешь, плевал я… Что там говорила Марго?
Мне стоит бояться дверей. Дверей, никак не зеркал. Я и не боюсь, я улыбаюсь
собственному отражению, как после траха или бритья только что купленной
безопасной бритвой. Зубы – ровные, белые, без малейшего изъяна, о существовании
трех пломб не подозревает никто, так почему бы ей не полюбить меня?.. Странные
токи в теле, странное тепло, у этого тепла несколько источников, совершенно
определенно я могу говорить о двух: в плече, которое зашивала Марго (господи,
неужели и вправду зашивала?!); в руке, упирающейся в зеркало (мужественная
кисть, энергичное запястье, пальцы длинные, хорошей формы, ни одного заусенца,
ногти аккуратно пострижены, никакой грязи под ними, как будто я и не зарывал
Макса Ларина, – так почему бы ей не полюбить меня?).
Тепло – меня это тревожит. Самую малость, но тревожит. Мне
не нравится тайная жизнь моей руки, моего плеча. К тому же руку я не чувствую.
Она онемела. Пальцы и запястье на месте, но рука онемела. Что будет, если я
попытаюсь ее отнять?
Отпечаток.
Стоило мне убрать руку с поверхности зеркала, как я увидел
его.
Отпечаток, оставленный моей собственной рукой. Он такой же
сплошной и, что ужаснее, такой же красный, как и отпечаток руки того парня.
Урода. Мутанта. Гниды в униформе, ходячего пособия по энтомологии. Теперь я
вижу перед собой два отпечатка, зеркально отображающихся друг в друге,
зеркально отображающих друг друга, но совершенно идентичных, совершенно. Даже
мизинец был отставлен так же. Правая рука – левая рука, правая – левая, уже и
не разберешь, где чья.
Беглого взгляда на ладонь достаточно, чтобы понять: с ней
все в порядке, она чиста, как помыслы дурачка Пи о Хеге, Барикко и Уэльбеке;
она чиста, как (волосок к волоску!) пробор тамагочи в понедельник утром, за
десять минут до начала рабочего дня, линии нетронуты, фаланги не повреждены,
тогда откуда взялся проклятый красный?..
Ничего не хочу об этом знать.
И думать об этом не хочу.
Вот так, безумный Макс, ни о чем не думай, улыбайся.
Это последнее, что я вижу в зеркале: свою улыбку. То, чего я
не вижу, то, что предпочитаю не видеть: оба отпечатка перестают быть четкими,
они теряют форму, крошатся, плавятся, стекают вниз, падают камнем, подобно
мертвым птицам; распадаются на отдельные капли, подобно ртути, чтобы это ни
было, лучше мне убраться отсюда, я и так подзадержался.
Лора и Сонни-бой, самое время о них вспомнить. Пятясь к
двери, я прикрываюсь улыбкой, как щитом, вот что подошло бы для надписи на нем:
«Сантьяго Калатрава, международный человек-загадка».
Я слышал это имя от Лоры, я и понятия не имею, кто такой
Сантьяго Калатрава, наверняка один из пятисот, мать их, выдающихся деятелей
мировой культуры, а-а, да пошел ты!..
«IO, COMANDANTE DEL TEMPO»
[40]
-
реклама часов. И эта тоже:
«THETICK-TOCKYOU FEEL INSIDE».
Тик-ток, тик-так, ты чувствуешь снаружи, не изнутри;
отличительная особенность тамагочи со стажем: они вечно путают «снаружи» и
«изнутри», они вечно путают часы и… что там у них под нагрудным карманом?.. С
этим никчемным органом, качающим кровь, – тик-ток! – еще можно
расстаться. С часами – никогда, мужские и женские модели, золото и сталь, с
бриллиантами и без, картинка умиляет меня: парусник у линии горизонта, мальчик
на пирсе: его мечты о паруснике так же волнующи, как мечта менеджера из отдела
согласования нормативных актов о часах «Baume&Mercier», with or without
diamonds, лучше – «with». Тик. Ток. Я готов влезть в шкуру пацана, при условии
что парусником будет Тинатин.
Почему бы ей не полюбить меня?..
Такого, открывающего дверь задом, она уж точно не полюбит.
Видел ли мой трясущийся зад хоть кто-нибудь?
Вряд ли. Коридор пуст. Пуст и главный зал «Че…лентано». Лору
и Сонни-боя я в расчет не беру, бармена – тоже. Насекомые, которых унес на себе
бедняга парень, – вот что могло заполнить зал, но и их не видно: ни
бедняги, ни насекомых.
Мне легчает. Определенно.
Наверное, я мог бы сыграть и в бильярд, и даже загнать в
лузу пару шаров, при условии, что они не выкинут со мной фортель, какой
выкинула Марго, какой выкинул бедняга-парень. Теперь-то я готов ко всему, но
ничего не происходит.
Мне легчает. Легчает.
Я улыбаюсь – бильярдным шарам и бармену. Бармен машет мне
рукой, что по идее тоже должно означать улыбку. Интересно, раздражает ли
посетителей маска на лице бармена? Меня – нет, я отлично провел время.
– Я отлично провел время. Отлично. – Никто не
сможет уличить меня во лжи, тем более что я не лгу. Почти.
– Я присматривал. За вашим другом и за вашей девушкой.
– А я присматривал за вашей.
Хорошая шутка, гы-гы, бу-га-ra, нахх. Вопрос в том,
соответствует ли этой шутке бармен. Он наливает мне рюмку водки, в полном
молчании, что (по идее) тоже должно означать улыбку. Или одобрение. Или особое
расположение.
– Маленький подарок от нашего кафе.
– Мне?
– Да.
«Рюмка водки – не подарок» – такая мысль на секунду
промелькнула в моей голове, но рюмка водки не может быть подарком, бармен
кладет на стойку свернутый в рулон холст.
– Здорово. Я могу посмотреть?
– Конечно.
«Че загоняет живность в Ковчег».
Надпись на краю холста, который я успел отогнуть, картина
написана совсем недавно, я чувствую свежий запах красок, из живности
просматриваются черный кролик и броненосец, проклятье, точно такими я видел их
совсем недавно. Когда они эскортировали Марго. А Марго флиртовала с овощами и
меняла кожу, и меняла масть, и… И еще обсиженный насекомыми охранник, тяжкое
воспоминание. Через пять, самое большее – десять минут я покину стены странной
забегаловки – так стоит ли тянуть за собой мескалиновый бред, я почему-то
убежден, что это именно мескалин, все из-за воинственной латиноамериканской
маски бармена.
