Не дай мне бог все это увидеть.
Но пока я вижу совсем другое. Внезапно потеряв интеpec к
струе воды, парень полностью сосредотачивается на своем отражении в зеркале.
Правая ладонь (та самая, о которую он тушил окурок) поднята как для присяги,
вот только кому, чему?
Нюхни кокс и…
Где здесь торгуют кокаином?
Отпечаток руки на зеркале (вот для чего он поднимал ее –
чтобы оставить отпечаток!): сплошной, с четким контуром, красного цвета, после
этого я жду совсем уж невероятного – надписи-проклятья или
надписи-предостережения, можно – латиницей, можно – на сленге французских
морячков, можно – на сленге испанских архитекторов, можно – набором цифр, можно
– цепочкой символов, чтобы, проведя нехитрые сакрально-арифметические операции,
получить что-то вроде:
Everything You Always Wanted to Know About Sex But Were
Afraid to Ask
[33]
-
нет:
ALL ABOUT MY MOTHER
[34]
-
нет:
Take the Money and Run
[35]
-
нет:
TIRER SUR LE PIANISTE
[36]
-
нет:
FATTO DI SANGUE FRA DUE UOMINI PER CAUSA DI UNA VEDOVA. SI
SOSPETTANO MOVENTIPOLITICI
[37]
о, нет! -
TOUCHE PAS A LA FEMME BLANCHE!
[38]
Не тронь! Не тронь!.. Поздно, уже ничто меня не остановит –
ни предостережение, ни проклятье, если о чем и следует беспокоиться, так это о
запахе: белая женщина так не пахнет, так не пахнет никакая женщина, у Тинатин
вообще не было запаха, пластиковый стаканчик не в счет. Запах исходит от урода
в маске, он такой густой, что при желании им можно было бы покрыть стены,
замазать старые надписи и соорудить новые. Я знаю 666 вариантов исполнения
песни «Девушка из Ипанемы», но вряд ли это убьет чертов запах.
Сейчас он снимет маску.
Осознание того, что урод снимет маску – сейчас, сию
минуту! – приходит ко мне за несколько мгновений до того, как охранник
касается руками головы. Его движения отчаянны, порывисты, как будто он хочет
сорвать не только ткань, но и все, что под тканью: кожу, волосы, чтобы остался
только череп, голый череп, а может, – не осталось бы и его. Из историй,
рассказанных Великим Гатри об историях, рассказанных обдолбанным
наркодилером-сенегальцем:
в черепе ослика (из тех, что впрягают в повозку с лентами, с
кукурузными початками) живут термиты;
в черепе змеи живут осы;
в черепе мула живут ласточки;
в черепе вдов, чьи мужья погибли в море, живет мотивчик
«Вернись в Сорренто»;
в черепе девушек, изучавших юриспруденцию, живут личинки
шелкопряда;
в черепе танцора, исполнявшего фламенко, живут бабочку их
хоботки время от времени .высовываются наружу, проскальзывают между зубами, в
том месте, где выбит клык;
в черепе акулы-молота живут омары, вернее – один омар,
омары, как и люди, предпочитают одиночество;
в черепе шлюхи живут открытки с Мерилин на вентиляционной
решетке, пожелтевшие от времени;
в черепе умершего от СПИДа строительного подрядчика живет
пара крыс, крысы, как и люди, ненавидят одиночество;
в черепе капрала Иностранного легиона живут клопы-солдатики;
в черепе быка, убившего когда-то норвежского туриста в
Кордове, живут черепа сусликов, маленькие черепа, они перекатываются, как шары,
внутри большого черепа, с легким звоном, дзынь-дзы-ынь, в жаркий полдень во
время сиесты сквозь звон можно даже расслышать слово – felicidad
[39]
.
Черномазые сказочки для идиотов.
И я подозреваю, что никакого отношения к Сенегалу они не
имеют. Слово «felicidad» – испанское. В чем можно будет заподозрить мой
собственный череп, когда я умру, если я умру? «Вернись в Сорренто» отпадает
сразу, личинки шелкопряда, как и любые личинки, способны вызвать только
тошноту, осы для меня, ужаленного поцелуем Тинатин, выглядят куда
предпочтительнее, но захотят ли они поселиться в моем черепе? Мой череп (когда
я умру, если я умру) станет кладбищем пластиковых стаканчиков.
Я слишком отвлекся.
Слишком – потому и не заметил, что парень у зеркала снял
маску. Так обычно и случается: то, чего ты боишься больше всего, как правило,
проходит незамеченным.
От того, что он снял маску, ничего ровным счетом не
изменилось: если я и хотел увидеть ад, или что-то отдаленно напоминающее
ад, – меня постиг полный облом.
Лицо у парня самое обычное.
Может быть, слишком бледное – но обычное.
Желваки на скулах, высокий лоб, намертво сцепленные губы,
нос скорее греческий; смутное беспокойство, зародившееся в глубине души,
нарастает. Где-то я видел этого парня, мельком, совсем недавно, у меня даже
возникли ассоциации по поводу его лица, вот только какие?
Вмажь джанк и… нуда.
Где здесь торгуют опиатами?
Он улыбается – не мне, собственному отражению, слышен вздох
облегчения, как будто он вовсе не ожидал, что собственное отражение обрадует
его, и вот – поди ж ты! – свершилось. Он улыбается, все шире и шире, губы,
до того намертво сцепленные, спаянные, легко раздвигаются… вот черт, левый клык
у него выбит, и я вижу, вижу…
хоботок, свернутый в кольцо.
Хоботок распрямляется и снова сжимается, и это только начало.
Клопы-солдатики, один, другой, третий – они выползают из уха парня и скрываются
в волосах, термиты разгуливают по щекам, во всяком случае, именно так я всегда
представлял термитов – твари с хитиновыми панцирями; слизь оставлена личинкой
шелкопряда, ничем иным, я вижу ее голову (хвост?), застрявшую в ноздре. Осы
кружат над его ресницами, пытаясь сесть, жужжание их крыльев перекрывается
шелестом других – птичьих – крыльев, шумом из вентиляционной решетки, над
которой задралось платье Мерилин; от тихого звона у меня закладывает уши -
felicidad. felicidad. felicidad.
Теперь я знаю, как выглядит счастье по-испански.
Раковин две, есть где проблеваться, на худой конец сойдет и
унитаз, единственное, что меня останавливает: вдруг это заразно? Вдруг само это
место пропитано заразой, и я успел заразиться, и из меня выйдут, выпадут,
вырвутся личинки, клопы, осы, крысиный хвост – о невинном шпинате Марго, о
задиристых красных перцах Марго можно лишь мечтать как о великой милости. И она
мне тоже вряд ли обломится. Лицо парня кишит нечистью, на нем не осталось
больше живого места; последнее, что я видел, прежде чем твари заполонили
его, – цвет. Он изменился. Не бледный – синюшный с кое-где проступающей
желтизной, кровоподтек над ухом, ссадина на щеке, содранный подбородок. Самый
настоящий мертвец, но мертвый – не значит плохой.