Я не перестану удивляться, какие странные метастазы лжи и
заблуждений распускает иногда преступление или преступная идея, превращаясь
порой в ряд самостоятельных вроде бы сюжетов.
Будете упираться? Я ведь начинаю понимать, почему вы
упираетесь тем сильней, чем ближе несомненные свидетельстеа вашей вины. Вы
чуете непреодолимый бессознательный интерес к механизму разоблачения, но не
можете допустить, что работать он начал в тот момент, когда вы впервые
задумались об устранении Скотниковой, и работал все эти годы. Вам нужны
доказательства его существования и его направленного стремления в эту минуту
нашей беседы. И я иногда понимаю вас: трудно согласиться, что гора времени, похоронившая
под собой и не такие преступления, перемоловшая детали их в прах, смешавшая до
полной неразличимости и причины и следствия, сохранит каким-то образом
целехоньким ваше дело, и неведомые стихии обнажат его, как обнажают потоки вод
пласты иных веков с погремушками доисторической жизни и смерти.
Понимаю я вас иногда. И, может быть, даже вы, упираясь,
более правы, чем я, когда торопливо давлю на вас. Должно, очевидно,
существовать время разоблачения, не укладывающееся в прокурорские санкции,
плюющее на желание криминалиста сжать сроки, а также на надежду негодяев,
мечтающих растянуть эти сроки на всю жизнь и еще дальше. Итак, Вигельская ждала
расправы совращенного мужа с совратительницей и, по ее слоеам, волновалась
больше, чем на фильме «Чапаев». В том, что доктор блестяще проведет «операцию»,
она не сомневалась. И вот в день, указанный на свидетельстве о смерти,
Вигельский явился домой, устало поставил саквояжик с эскулапскими
принадлежностями на пол и сказал супруге, не подозревая, что она настроена
театрализованно и таращит на него глаза, как на Гамлета, обреченного вот-вот
проткнуть шпагой Полония, или на эсерку Каплан, пробирающуюся в толпе рабочих к
своей жертве.
– Ты представляешь? .. Скотникоеу хватил удар.
Мгновенная смерть. Молодая женщина. Это бывает с людьми, подверженными половым
излишествам… Мы все должны умерить наш пыл. Поговаривают о ее патологической
жестокости и подлости…
Оставим Вигельских… Много бы я сейчас отдал за возможность
побыть пару минут в вашей шкуре, в вашем аду и тут же выйти из этого смрада
обратно. Представляю, с каким сладостным чувством освобождения провели вы ту
первую ночь, не содрогаясь от присутствия в доме покойницы, сжимая в кулаке две
прелестные жемчужины. На следующий день привезли дубовый гроб со склада, из царских
еще запасов. Вы одели Скотникову в ее китель, пошитый по-сталински, и фуражку.
Бандитка двадцатых и тридцатых годов лежала в гробу, утопая в цветах и тайне
смерти. После этого вы вызвали телеграммой Электру. Правильно? .. Правильно.
Затем гроб с телом Скотниковой стоял сутки в клубе управления. Затем мадам
похоронили, и сейчас вы поимеете минуту, которая воздаст вам за бесконечное
счастье удачи, испытанное вами при возвращении с кладбища на партийные поминки,
когда вы поддерживали сильной рукой настоящего мужчины слабую руку сироты
Эленьки.
Рябов!.. Волоките его сюда… Не бойтесь, не рассыпется…
Смотрите внимательно, гражданин Гуров!.. Смотрите! Я рискую, что хватит вас
кондрашка, но вы смотрите! Узнаете гроб? Это – дуб мореный. Он, бывает, по
двести лет в сырой земле не вянет, а в песке может цивилизацию нашу чудесную
пережить!
Думаете, мистифицирую?., Нет! Открывайте крышку, Рябов! А
вы, гражданин Гуров, не глупите, воспринимайте реальность, может, крохи пользы
какой-нибудь вытянете для себя…
Смотрите, как габардин кителька сохранился на шкелетине…
Розы хранят слабый цвет. Гроб хранит тайну… фуражка смешна на черепе… Вот
заключение экспертов и фото затылочной части черепа. Взгляните. Сейчас уже
совершенно неважно, в какой именно момент вы подошли к любимой маменьке и
врезали ей по темечку обернутой в мягкое железякой… Сознаетесь?.. Нет… Хорошо.
Сейчас уже глупо колоться и некрасиво. Да мне и не надо… Когда Коллектива
шмякнулась, потеряв сознание, вы, скорей всего, окунули ее голову в ванну, и она
тихо задохлась. Вы вызвали Вигельского, Отдали ему белую жемчужину. Получили
заключение. Уничтожили все следы. Просушили волосы Коллективы и уложили ее в
ненавистную кроватку…
Но до сих пор не пойму я, зачем спрятали вы в гробу орудие
убийства. Достань его из гроба, Рябов! Вот он, ваш гаечный ключ 24 х 28.
Возьмите его в руку! Смотрите, как Интересно! Сама к нему ваша рука потянулась?
На кой хрен было вам класть его в гроб? Со злорадства? Из цинизма? .. Нет! Я
думаю, что в какой-то момент, перед самым приходом чекистов, коллег Коллективы,
вы, опасаясь обыска, сунули его на всякий случай под спину покойницы.
Сколько угодно мотайте своей башкой и разглядывайте ключ,
как бы не узнавая. Положите его на место… Да! Сами… Склонитесь над гробом. Не
отводите глаз от пустых глазниц. Можете взять в руки череп. Посмотрите на
трещину в затылке и вмятость, а завтра мы полюбуемся на групповой портрет
семейства Гуровых перед этим гробом.
Опять бухаетесь в ноги! Очумели вы, что ли?.. Ну что вы
можете дать мне взамен отказа от увлекательного зрелища совершенной мести? Нет
у вас таких сокровищ. Нет!. Давайте пообедаем. Кусок не лезет в горло… Будете
пытать ся убедить Электру в том, что все происходящее и бывшее – туфта? ..
Бесполезно. Вы это правильно сообразили. Не торопите меня быстрее кончать всю
эту катавасию. Всему свой срок Но как вам все же хочется и рыбку сьесть, и на
хер не сесть. Как хочется и пожить еще, и не обосраться в глазах жены и внука.
С ним так совсем беда у вас будет. Плюнет в рыло. Хоронить даже не придет. Он
серьезный молодой человек.
Глава 63
Но ладно… Вы почему, гражданин Гуров, не интересуетесь
дальнейшей судьбой папаши?. . Странно подумать, что вообще был у вас отец? ..
Плохое чувство. А ведь он был. Был.
Я ведь вас нарочно отвлекал от гробешника. А то ваши глаза
как-то остекленели, и я перетрухнул, что контраст между тем, каким вы
предполагали увидеть закат своей сверхобеспеченной жизни, и местом, ожидающим
вас в групповом портрете семейства, начисто помутит то, что я вынужден назвать
вашим разумом. Итог жизни, чего уж тут говорить, херовато-синеватый, как нос у
утопленника. Делом вашим уголовным я заниматься не собираюсь. Не собираюсь я
также вызывать сюда на встречу с вами оставшихся в живых лагерников. Они
умудренно стали взрослей детской мечты о возмездии и, возможно, именно поэтому
преступникам и злодеям кажется, что в этой жизни чаще всего наказание не
следует за преступлением. Следует.
Отец мне опять давеча снился. Днем. Прикорнул я, когда
сидели вы и смотрели остекленевшим взглядом на гроб дубовый, сорок лет назад
опущенный вами в могилу на свеженьких рушниках, конфискованных в кулацких
хатах, и явился мне Иван Абрамович. На огороде нашем дело это было.
– Ты огородом, сукин сын, занимался? Погляри, дубина,
вокруг! – сказал отец.
Гляжу, и обмирает моя душа. на всех огородах и еще дальше за
плетнями, чуть не до самой Одинки, бело-фиолетовое цветение картошки, и ветер
подминает темную зелень ботвы, жарко донося до моих ноздрей пасленовый дух
полдня, и только наш огород черен. Ни взора. Черны грядки, как могилки
укропные, морковные, огуречные, черно картофельное наше поле.
