Вам приходила тогда в голову естественнейшая мысль убить
насильницу?.. Нет. А что вы, собственно, так быстро реагируете? «Нет!»
Подозрительно быстрая рвекция. Я бы на ваевм месте ответил: «Да. Хотел». Ведь
помыслить об убийстое, хоть и грех тягчайший, но все-таки, слава Богу, еще не
убийство, и нормального человека от подонка и сволочи как раз и отличает
осознание злого помысла и освобождение от него постепенно, если не сразу. А вы
с ходу брякаете: «Нет!» И я, хоть я хреновый криминалист и преимущественно
палач, склонен поэтому призадуматься.
Ну, хорошо. Вы были, допустим, в момент изнасилования так
чисты и невинны, что после вынужденного, просто вытащенного из вас оргазма
заплакали, и Коллектива осушала ваши глаза партийно-материнскими губами и
нашептывала сказки о челюскинцах, Стаханове, Николае Островском, о счастье
выполнить пятилетку в четыре года, о наших горячих органах, и вы наконец
заснули. Допустим, так было первый раз? А второй? Третий?.. Сотый?… После сто
первого раза захотелось вам удавить, отравить, пришибить или обварить кипятком
Коллективу Львовну? ..
Вы правы, гражданин Гуров, теперь уже ничто для вас не имеет
значения. Вам на все наплевать, и неужели, раскапывая прошлое, я этого не
понимают Понимаю. Но вот не уверен я, что вам на все наплевать. Так ли уж на
все? Чего ж тогда беспокоиться о судьбе дочери, о сиамском коте и собачке
Трильби? О здоровье супруги?..
Только не надо! Не надо! Не надо меня уверять, что тогда вы
жили интересами страны, народа и мирового коммунистического движения. Уверен,
что, распевая «если завтра война, если завтра в поход», вы лично думали сделать
все, чтобы только петь, а не воевать. Голову сейчас положу на плаху – так
оно и было. И все вам было до лампы, потому что вы втрескались в Элю,
вернувшуюся после смерти отца к беспутной мамане – Коллективе, в Элю, дочь
вашей ненавистной сожительницы…
По утрам мама Клава поила вас кофе, делала бутерброды и
провожала в институт… Но вот приехала Электрочка, названная так в честь
лампочки Ильича, Эля приехала… Спокуха, гражданин Гуров!.. А-а! Вам просто
захотелось походить по холлу. Походите… Взгляните по дороге еще на одно фото…
Вы, Коллектива и Электра в Ялте под кипарисом. Совершенно ясно, что вы
втрескались по уши в дочь, но тщательно скрываете это, что дочь любит свою
беспутную мать, несмотря на десять лет, проведенные с отцом в другом городе,
что сама мать подыхает из-за всех этих дел от смертелыюй грусти и кажется сама
себе лишней даже на фото. Сами скажите: кажется? Бросается же в глаза!.. Вам
это не кажется. Зато, думается мне, хотя не могу утверждать этого точно, что,
возможно, именно тогда, под кипарисом, задохнулись вы от любви и ненависти и не
надо вам было смутно чувствовать, что третий – лишний, когда вы ощутили
необходимость избавиться к чертовой матери от орущей и царапающейся по ночам
кошки. Фотография выразительная. От нее никуда не денешьея. Не про-хан-же!
Желаете расколоться? Меньше времени потратим и нервов, хотя жить нам с вами еще
несколько десятков лет. Вы – в тридцать восьмом, я – в тридцать пятом. Вам,
говорите, спешить некуда… Я, по-вашему, зарапортовался, охерел, выпить мне надо
аминазина… Напрасно, напрасно вы так думаете. Ум мой день ото дня яснеет, но
есть, правда, помрачение души. Это у меня всегда… Раскалываться не желаете?
Правильно. Не надо. Неглупый шаг. Покидаем шашечки, покомбинируем. Игровое
состояние иногда почти предсмертное… Почти предсмертное состояние…
Подойдите сюда… Вот план квартиры, в которой вы проживали
после ареста отца и высылки матери в квартире Коллективы Львовны. Две комнаты
смежные, одна отдельная. После приезда Эли вы, не без труда, очевидно, в нее
переселились.
…Вам стыдно. Коллектива должна это понять. Нет! Вы
по-прежнему хотите ее. гресть ваша мило перемешана с уважением и
благодарностью, но все-таки, все-таки вам лучше спать отдельно. Физически вы
тоже очень переживаете ситуацию, но нельзя же скрипеть кроватью под носом у
Эли! Если бы ты еще не кричала, кончая, Клава! Давай спать отдельно. Не надо
только говорить ерунду. Я хочу тебя, хочу! И когда Эля уйдет в школу или на
каток, мы возьмем свое. Ты первая моя женщина. Ты всему меня научила. Я,
бывает, шалею. Но давай лучше спать отдельно…
Ну вот, проняло вас наконец, гражданин Гуров! Передернули вы
плечиками от омермния! И чего было упираться? Я не могу понять, какое
удовольствие испытывают мужики с хорошими бабами, но какая бывает в теле и в
душе гадливость и опустошенность от бабы ненавистной, вполне, извините, могу
себе представить. Это – своеобразный фокус воображения, и разгадка его тайны
давно занимает меня. Но стоит ли разгадкой лишать такой милый фокус печального
и горького обаяния? Не стоит…
Представляю, как мерзостно вам было.
Вижу: сейчас жалеете себя и считаеев решение спать отдельно
одним из мужественных шагов в своей жизни. Вы вот только не задумываетесь, не
возвращаетесь к тому, что я не раз вам втолковывал. Ничего подобного, и ещв в
тысячу раз более страшного не произошло бы с вами, если бы вы получили от
рождения не советское, а человеческое воспитание. Я не люблю слово «мораль», но
если бы вы с молоком матери, под взглядом, под нормальным призором нормального
отца всосали с детства мораль человеческую, а не классовую, вы знали бы, как
поступить в отвратительной, насилующей вас бабой, вы не позвонили бы с козырной
целью в УВД, вы не оставили бы мать, вы бы… десять тысяч раз я могу повторить,
чего бы вы не сделали, и что сохранили бы, каждый раз поступая сообразно с
представлениями о достоинстве человеческой личности.
Что? Что? Вы наконец ощутили себя злодеем? .. Это – да!
Согласен, злодеи были во все времена, у всех народое,
согласен, что есть они, уверен, что будут… Согласен… Без злодеев, очевидно,
было бы скучно. Речь не о том, хотя приятно, хотя злорадствую, почуяв в вас
сокрушение. Но заметьте, гражданин Гуров, заметьте! Первый раз за всю нашу
долею и страшную подчас беседу вы ощутили собственное злодейство не через
потрясение отца после известия о вашей подлянке, не через страдания и смерть
матери, не через многие безобразия вашей жизни, а через гадливоть воспоминания
об изнасиловании вас партийною мамою, Коллективой Львовной! Вот как нашла на
вас тень сокрушения! По шкуре вашей она пробежала!..
Правильно… Согласен. Собственный опыт поучительнее чужого. А
боль отбоя чужой больней боли? .. Не знаете… Может быть, и больней, но чужую
боль можно выразить словами, а свою нвеозможно?.. Правильно я вас понял? Вы у
нас прямо философ боли. Можно вас больно ущипнуть?
Мы отвлеклись. Тень сокрушения пробежала по вашей шкуре, она
задела вас лично, а не ближнего! Следите за моей мыслью внимательно. Вас
передернуло. Вас еще не раз передернет, поверьте, но нет вам успокоения от
мысли, что злодеи всегда существовали и будут существовать. Вы все себе
простили. Не простите никогда того, что, околевая от блевотины чужого тела, без
тепла, без страсти, без безразличия, что было бы благом, вы опали с ним рядом,
брали его, себя и его ненавидя…
Вот Сатана, глядя на вас, и радуется, и потирает пемзой
лапки. Подсунул он вам и тысячам таких, как вы, вместо морали Божественной свою
– дьявольскую, классовую, и – все в порядке. Вы не то что буржуев, помещиков,
священнослужителей, инженеров и добрых хозяев земли перебили, вы – братья по
классу – друг за друга взялись и сами за себя! Вот тут я подхожу, как всегда в
такого рода рассуждениях, не без помощи воззрений одного из моих
подследственных, к тому, почему классовая мораль может довести человека и
общество до грани полного вырождения и перекантовать еще дальше. В коммуне, как
поется, остановка…
