Но если речь шла о душевных движениях, то естественно
предположить наличие в вас души или ее остатков. И естественно попытаться
пробудить в вас ужас перед чудовищными образами ваших поступков и породившей их
идеи. Если же вы ужаснетесь, оглянувшись, и начнете сходить с ума от
необратимости времени, невозможности воскресить невинных, обогреть униженных,
вернуть здоровье, радость, талант, добро ограбленным, то пошлет вам в сей миг
Господь Бог возможность раскаяния, пускай тихого, творимого вдалеке от людей,
ибо раскаяние ваше не людям нужно, а душе вашей и спасающему душу в ее
последний, быть может, миг существования, Господу Богу, И такое тихое раскаяние
– нож острый в спину Дьявола. Ибо, повторяю, гражданин капитан, его задача
погубить Всех, в проекте же Творца – спасение Каждого… Вспомнил! Вспомнил я
фамилию гаврика, читавшего мне в перерыве между допросами проповеди! ..
Вспомнил-таки! Павловский! Священник Павловский! Царство ему небесное! .. И
раскаяние только одной души сводит на нет всю гигантскую работу Сатаны, и рвет
он от бешенства волосы под мышками и воет на всю поднебесную!..
Вам, гражданин Гуров, до раскаяния, очевидно, далеко. Вы,
подобно советской власти, поджав хвост от жалкого страха, чапаете всеми
четырьмя лапами вперед, чапаете, и все равно вам куда: к смерти, к коммунизму –
вперед, лишь бы не оглядываться: за спиной гремят костями шкелетины убиенных,
кровавые вопят грехи за спиною и попискивают грешки мелкие. Вперед
– выкрикивая на ходу заклинание «Никто не забыт, ничто не забыто!». Но
заклинания не спасут и не заменят мучительного, но чистого взгляда глаз,
отверстых в прошлое, гражданин капитан, пардон, гражданин Гуров. А путей к
спасению, как говаривал тот же Павловский, больше, чем трамваев в Москве…
В конце концов, если вы дегенерировали из красного
дьяволенка, плетьми заставлявшего невинных сверстников орать на морозе
«Интернационал», глядя, к тому же, как трупы их родичей складывают в поле для
волчьей гужовки, в примитивного ворюгу, насравшего на «светоносные» идеи
породившей вас власти, то даже в таком уродливом образе поведения есть
животворные дрожжевые грибки спасения человеческого от дьявольского. И ими
поражен весь организм советской власти и ее социализма! Весь! Я знаю его, как
инфекционист, рентгенолог, хирург и микробиолог. На то я и работник органов! ..
Да! Как это ни странно, гражданин Гуров, воровство и коррупция свидетельствуют
о неистребимости человеческого инстинкта собственности. Если запрещено под
страхом тюрьмы и смерти отправление естественного инстинкта собственности и
связанной с этим отправлением спасительной, утверждающей человека в мире и в
собственных глазах свободной инициативы, то и инстинкт, и инициатива, как форма
его проявления, уходят в подполье, существуя уродливо и недостойно.
Ах, тут вы полностью со мной согласны, гражданин Гуров!
Наконец-то!
Значит, все сказанное как бы снимает с вас вину? Позвольте
вас спросить: полностью или частично? Может быть, вы осознанно подрывали устои
советской власти? Может быть, вы всего-навсего спасали угольки из залитого
Асмодеем очага естественной, хоть и не лишенной болезней и несовершенств
человеческой деятельности? Чувствуете себя борцом? Что же такое тогда СССР?
Добровольное общество борьбы с социализмом? Двести пятьдесят миллионов борцов?
И нипочем борцам кодексы, зубастая охрана социалистической собственности и с
детства прививаемая к ней любовь! Дьявол Чертилыч, разумеется, успокаивает себя
тем, что видимые в совокупности только им большие и мелкие преступления против
Заповедей, программирующих жизнь Совести, ежесекундно сталкивают широкие массы
с пути истинного на гибельные колдоебины дьявольского бездорожья. Успокаивает
себя Сатана! И действительно, куда ни глянь, под показухой всенародного
небывалого подъема и монолитного единства партии и народа, под трудовыми
вахтами, под соцсоревнованиями в честь различных химерических праздников идет,
по мнению Сатаны, разрушительная работа двухсот пятидесяти миллионов рыл против
одной из заповедей – «не воруй», И особенно приятно Сатане, что успешно
внедряется в жизнь комплексный метод: своровав, лгут, убивают,
лжесвидетельствуют, предают отцов и матерей своих, сотворяя при этом кумиров, и
так далее.
Разумеется, спасибо вам за поправку, не все двести пятьдесят
миллионов рыл воруют. Многие не воруют, не берут взяток, не преступают. В
сопротивлении греху они завоевывают право на самоуважение и суда над ближними,
грешившими, прямо скажем, на их глазах. Представьте себя, гражданин Гуров, на
месте Сатаны, продравшего гнойные зенки от звуков государственного Гимна в
городе Владивостоке, сполоснувшего опухшую, черствую харю в Тихом океане и
поканавшего инспектировать одну шестую часть света к берегам Балтики.
Вселенский вам привет, товарищи, орет Сатана, цели наши определены, задачи
ясны! Вперед к коммунизму! Воруйте! Лгите! Сотворяйте кумиров! Закапывайте в
землю проклятые таланты! ..
Рад, сучка, но не ведает того, что палка о двух концах! Не
ведает, что жизнь – шутливо говоря – есть существование белковых тел,
сопротивляющихся коммунистической идее.
Так говаривал один шизой биолог… Шварцман, кажется… Да,
Щварцман! Десять лет ему дали и врезал он дуба на Колыме от белковой
недостаточности! Перед смертью за последнюю пайку хлеба Шварцман умолил
шаромыжку выколоть на его старой худой груди мысль, за которую он и погорел:
ЖИЗНЬ ЕСТЬ ФОРМА СУЩЕСТВОВАНИЯ БЕЛКОВЫХ ТЕЛ, СОПРОТИВЛЯЮЩИХСЯ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ
ИДЕЕ.
На спине же Шварцман пожелал иметь следующий афоризм: СМЕРТЬ
– ЕСТЬ ФОРМА СОПРОТИВЛЕНИЯ КОММУНИСТИЧЕСКИХ ИДЕЙ СУЩЕСТВОВАНИЮ БЕЛКОВЫХ ТЕЛ…
Я вижу, вас заинтересовала судьба биолога Шварцмана,
гражданин Гуров? ..
Его похоронили. Но какая-то паскуда стукнула оперу, что
Шварцман ушел из жизни непокоренным фашистом. Опер решил раздуть огромное дело.
Дернул шаромыжку, делавшего Шварцману наколку. Тот уперся, как вол, и стоит на
своем: никаких этих слов не колол, ничего не знаю, идите на хуй, а то Сталину
напишу, он вас всех, падлы, на шашлык посадит. Опер меж тем арестовал группу
лиц, ставивших своей целью захоронение идей Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина в
вечной мерзлоте Колымы. Дело доходит до меня. Лечу в Магадан. Добираюсь, чуть
не подохнув в метели, до командировки. Допрашиваю шаромыжку. Молчит. Чую:
что-то сволочь, скрывает. Пять суток оттаивают зэки шизого биолога Шварцмана.
Эксгумируем его нетронутое тленьем тело в присутствии предстаеителей крайкома
партии, руководителей Дальстроя, двух московских философов и шеренги
заключенных. Чисты льдышки последних слезинок в черных яминах безумных глаз
мертвеца. На белом лице выражение непреклонной убежденности и снисходительная –
в адрес идейных противников – усмешка. И что же я читаю на груди
Шварцмана? Лагерную веселую читаю мудрость: ФРАЙЕРОМ РОДИЛСЯ – ФРАЙЕРОМ
ПОМРЕШЬ!
На спине несчастного шаромыжка запечатлел свою наивную
попытку одолеть сущность теории относительности в невыносимых условиях лагерной
жизни: МАМА! ДЕНЬ ТЯНЕТСЯ ДОЛГО, А ДЕСЯТЬ ЛЕТ ПРОХОДЯТ БЫСТРО!
Ниже приписал: УЧЕНИЕ МАРКСА ВСЕСИЛЬНО, ПОТОМУ ЧТО ОНО
ВЕРНО!
Дергаю шаромыжку. Ты, что же, говорю, гаденыш, последнюю
волю умирающего не исполнил, хлеб даром схавал, фуфло двинул и еще испоганил
покойника?
