Сам Сардик.
Мертвецки влюбленный. Несчастный. Способный стать алхимиком,
авиатором, погонщиком воздушных змеев, повелителем воды. Способный стать кем
угодно, пусть только ангел пожелает. Но у ангела нет никаких пожеланий. Он
хочет одного – уйти.
Вот еще что можно сделать: применить грубую физическую силу,
затолкать ангела в угол и забаррикадировать дверь. Или закрыть ее на ключ, а
ключ выбросить к чертовой матери. Что ты скажешь на это, ангел?..
Ангел будет безмерно удивлен, но это не помешает ему
выпорхнуть в окошко. После чего Сардик станет досадным воспоминанием,
неприятным, как блохи, которые время от времени заводятся даже в ангельских
перьях. «Знавала я одного припадочного рисовальщика… – такими словами начнется
воспоминание, – тот еще был клоун, тот еще кроличий хвост!..»
– …Какао! – прошептал Сардик непослушными
губами. – Я забыл приготовить тебе какао. Сейчас все организую. Ты ведь
подождешь?
– Нет. Не стоит заморачиваться. Давай перенесем какао
на следующий раз.
– Это несложно. Я все сделаю очень быстро.
– Мне пора.
– Нет. Ты не можешь вот так уйти…
Сардик даже не подумал приблизиться к Ёлке, стоял в
отдалении, рядом с непроданным «рыцарем»; так будет лучше всего – не
приближаться. В противном случае он не справится с искушением и действительно
применит грубую физическую силу. И автоматически перекочует в разряд досадных и
неприятных воспоминаний, кого обрадует такая перспектива?
Только не Сардика.
– …Ты не можешь…
– Почему не могу? Могу.
– Я ведь говорил тебе… Я должен был тебя встретить – и
я встретил… Я думал, что ты – это ты.
– Так оно и есть.
– Тогда почему ты уходишь?
– Ну… Мне нужно в одно место. У меня были планы…
– Ты ничего не говорила о планах.
– Не говорила, а теперь говорю. Не переживай, мы еще
увидимся. Я позвоню…
Она могла бы поцеловать Сардика на прощание – по-дружески, в
щеку. Как это делали Шурик, и Анька-Амаретто, и некоторые из женщин его друзей.
Сардик непривередлив – и такой нейтральный поцелуй он счел бы авансом, весомым
дополнением к «мы еще увидимся». Она могла бы поцеловать – но не поцеловала,
просто исчезла из мастерской.
Легкий щелчок захлопнувшейся двери – вот и все, что осталось
Сардику.
Он не умер сразу, как можно было предположить, и не посинел
от недостатка воздуха; он даже успел вспомнить о существовании ангельской
«Мазды RX-8» (купе) и о старушке Бетти на лобовом стекле. У ангела есть машина,
так зачем ему понадобилось метро?.. Чтобы поудобнее устроиться на немецких
унитазах, вот зачем!
Ангел совсем не такой. Совсем.
Да нет, старичок. Он такой же, как и все остальные.
Последующие три минуты Сардик крушил в мастерской все, что
попадалось под руку: эскизы, наброски и подрамники; недавно заказанные багеты;
картины, написанные много лет назад и только начатые. Он смял и растоптал
ногами архитектурный памятник Биби-Ханым и сломал о колено сямисэн в красной
траве. И остановился лишь перед «Воркующим рыцарем».
– Пять пятьсот наличными… Шесть – и я отдаю вам деньги
прямо сейчас!.. Ха-ха!..
Ножницы, которыми кроятся драпировки; скальпель, которым
затачиваются карандаши; строительный нож, которым подрезаются сухие цветы и
бамбук для натюрмортов. Выбор не такой уж маленький. Сардик остановился на
ноже. Примерился, подбросил его в руке и вонзил в беззащитный холст – в том
самом месте, где пальцы девушки едва касались крыла птицы.
Э-э, нет. Так не пойдет, старичок. Ни девушке, ни птице этот
разрыв особых страданий не принес, а нужно заставить их страдать. Что для этого
потребуется? Холодная голова, расчетливость и точность движений. И то, что
девушка с картины похожа на Ёлку, нисколько не помешает.
Наоборот, поможет. Он это сделает – без всяких сантиментов.
И Сардик сделал это – расчетливо и точно перерезал горло.
Сначала – рисованной девушке, затем – рисованной птице. Торжество и ликование
от акта справедливого возмездия длилось недолго, всего-то несколько секунд. Но
и нескольких секунд было вполне достаточно – если не насладиться моментом, то
хотя бы понять: он может делать это каждый день. Рисовать ангела, не упуская ни
одной детали, ни одного штриха,
а потом резать ему горло.
Подобное занятие станет смыслом жизни, раз ничего другого не
остается, поздравлялки-поздравлюльки, старичок, вот ты его и обнаружил, смысл
жизни.
Резкая боль и онемение в левой руке возникли внезапно, но
Сардик решил не обращать на них внимания: должно быть, это сердце пытается
протестовать таким незатейливым образом. Угроза удушья отступила и сменилась
перебоями в работе сердечной мышцы, почему нет? Вот было бы здорово, если бы
мышца не выдержала и разорвалась. Тогда исчезли бы все желания, и необходимость
просыпаться каждое утро в одиночестве, и необходимость думать о том, что ни
одна женщина никогда по-настоящему не полюбит Сардика. Да и плевать ему на всех
женщин в мире, ему нужен ангел. Только он.
Все-таки эта боль – механического происхождения и к бедному,
запутавшемуся в стропах любви сердцу Сардика касательства не имеет.
Сардик разжал руку: так и есть, инородное тело. Пластиковая
визитка негодяя Альбрехта с остро заточенными краями. Напрягаясь и сжимая
ладонь, Сардик даже не заметил, как края визитки впились ему в кожу, слегка
надрезав ее. Две аккуратные, параллельные царапины, прямые, как стрелы, с
выступившей в ложбинках кровью – покинувший поле боя немец все-таки умудрился
достать его, сволочь поганая!..
Такой на совесть сработанный пластике наскока не сокрушишь:
ножницы затупятся, строительный нож сломается, а скальпель просто поцарапает
поверхность. Да и не будет Сардик сражаться с визиткой, много чести.
Выкинуть ее, вынести вон, чтобы одним своим видом она не
оскверняла дом Сардика, и без того разрушенный!..
…Сардик и опомниться не успел, как очутился на улице, как
выбросил в Карповку проклятую визитку. Она пошла ко дну не сразу (на что втайне
рассчитывал Сардик), а еще какое-то время покачивалась на темной воде. Зато от
машины Альбрехта не осталось и следа, она растаяла, затерялась в паутине улиц,
а ты, старичок, что подумал? что они ждут тебя со включенным мотором и с
предложением отправиться на шашлычки в Зеленогорск? на вечеринку в стрип-бар?..
Ничего такого Сардик не думал, шашлычки и Зеленогорск, а
также все прочие вяленые лещи с пивом, Сестрорецки, Лисьи Носы и курортные
поселки типа Токсова или Юкколы – не его случай. И стрип-бар – тоже не его. В
какую сторону направились немец с ангелом? – да в какую угодно. А куда
идти ему, Сардику?..
Нет, просто идти он не мог и потому побежал. Не разбирая
дороги и следуя за гранитными берегами реки, прямыми углами домов и плавным
течением тротуаров. Первой подспудной целью была улица Рентгена, на которой
несколько часов назад они с ангелом оставили «Мазду». «Мазда» стояла на том же
месте, и Бетти Буп все также висела над лобовым стеклом – вот только виду обеих
был поблекшим. Скукоженным. Невыносимо печальным. Они были брошены ангелом –
также, как и сам Сардик. Оставаться здесь, подле них, в надежде, что ангел
вернется, – бессмысленно.
