На маленькие самолетики черные ящики ставят не всегда, но
поцелуй все-таки был.
Вернее – два поцелуя.
Ознакомительный – в краешек рта, и самый настоящий – с
глубоким проникновением – в губы. Ангел не слишком-то сопротивлялся и, кажется,
ответил. Ода, это был классный поцелуй!.. И кто после этого скажет, что Сардик
не мачо? И что единственное, что он может делать с шиком – так это подавать
пальто женщинам своих друзей.
Сердце Сардика готово было выпрыгнуть из груди, все тело
казалось наэлектризованным, а в голове то и дело взрывались петарды и молотили
лопастями ветряные мельницы. Но что чувствует ангел?
Вот если бы – то же самое!..
Он чувствовал вовсе не то же самое: Сардик понял это, как
только отстранился. Ангел нисколько не жалел о поцелуе (скорее – желал его) и
при этом выглядел растерянным. Как будто у него не сошлись концы с концами. Или
в паззлы, которые он неутомимо собирал, вклинилось несколько лишних картонных
деталей. Они, эти детали, и портили всю картину, делали ее другой. Не такой,
какую ожидал увидеть ангел.
– Что-то не так? – поинтересовался Сардик.
– Не так.
Если раньше ангел был просто растерян, то теперь на его лице
отразилось самое настоящее страдание.
– Из-за меня? Я не должен был делать этого? Не должен
был целовать тебя?
– Должен.
Теперь и Сардик растерялся.
– Я забегаю вперед и форсирую ситуацию?
– Нет.
– Веду себя как последний дурак?
– Нет.
– Как наглый тип?
– Нет.
Вот Сардик и подошел к обрыву, за которым лежала пропасть –
ничуть не хуже той, в которой сгинула несчастная Шурик. Все предыдущие вопросы
были относительно безопасными, похожими на хорошо уложенные мостки: с таких ни
за что не свалишься. Теперь же Сардик собирался задать самый главный и совсем
не безопасный, шаткий вопрос:
– Скажи, я тебе хоть немного нравлюсь, Ёлка?
– Ты мне нравишься…
У Сардика камень с души упал, но, видно, рано он
обрадовался. Да и не стоило радоваться, не услышав уточнения. А оно
последовало:
– Ты должен мне нравиться… По-настоящему. Иначе… я
ничего не понимаю…
– Значит, я нравлюсь тебе не по-настоящему?
– Ты милый. – Ангел попытался уклониться от
прямого ответа. – Забавный. Страшный симпатяга. Да нет, ты просто
красавчик, американский певец Пол Анка отдыхает… Ты художник от Бога. Человеке
воображением…
– Но чего-то мне не хватает? – продолжал
упорствовать Сардик. – Чертовой харизмы, да?
– Да нет же! При чем здесь харизма? У тебя всего с
избытком…
– Но…
– Если бы я знала…
– Значит, «но» все-таки существует? – произнеся
это, Сардик так перепугался, как не пугался еще никогда в жизни. И чтобы
заглушить этот невесть откуда взявшийся страх, начал рассказывать Ёлке, что
именно почувствовал, когда увидел ее – парящую над Невским. Он не упустил ни
одного нюанса, ни одного движения души: все они были зафиксированы,
классифицированы и запаяны в сосуд с надписью «ХРАНИТЬ ВЕЧНО». Мне кажется, я
ждал тебя всю жизнь, сказал Сардик, неужели мне снова не повезло и это не
ты? – сказал Сардик.
– Это я, – просто ответил ангел, слушавший Сардика
с крепко зажмуренными глазами. – Должна быть я. По всему выходит, что я.
В отличие от Ёлки Сардик и не думал закрывать глаза. И
наконец увидел главное: не ангела и не чудо, а самую обыкновенную (пусть и очень
красивую) девушку, которая хочет любить и быть любимой.
Так же, как сам Сардик.
– Вот видишь… – Он осторожно взял ее за руку. – Ты
– это ты. А я – это я… Мы узнали друг друга. Мы друг друга нашли. Что еще
нужно?
– Ничего.
– Тогда можно я поцелую тебя снова?..
Ёлка молчала, и Сардик воспринял это как согласие. Она и
правда не сопротивлялась, когда он коснулся губами ее щек, ее скул и
переносицы. Все тело Сардика ныло от самых невероятных предчувствий будущей
счастливой жизни, какой она будет? Не важно какой – счастливой. Ёлка поселится
здесь, с ним; вдохновленный ее присутствием, он наконец-то выберется из полосы
тотальных неудач и станет писать жутко востребованные картины. Настоящие
шедевры. Со временем его имя превратится в бренд («арт-бренд», как сказал бы
фотограф Женька), и Сардик развернется по полной. Он станет издавать
собственные каталоги и календари – от карманных до настенных. А еще можно
украшать оттисками своих произведений тарелки, кружки и футболки. И
изготавливать крохотные подушки-думки – опять же с копиями картин на лицевой
стороне. Сайт в Интернете тоже необходим, как и собственная (пусть небольшая)
галерея… Постеры! Он забыл про постеры, отпечатанные на суперкачественной
финской бумаге, а ведь это еще один дополнительный источник дохода…
Ну и мыслишки у тебя, старичок! Прям как у настоящего
дельца, в Москве от таких суетливых дельцов и гениев самопиара не
протолкнуться, они редко моют свои сальные длинные волосы, вязнут в бесконечных
интервью и скупают недвижимость на Рублевке, Ривьере и побережье Коста-Бравы, а
ведь Питер – не Москва. И… нужен ли такой делец чудесной девушке по имени
Ёлка?.. Вдруг ей нравятся совсем другие парни? Парни не от мира сего, парни с
секретом типа исчезнувшего нелегала-уборщика? Ты не имеешь право на ошибку, старичок,
потерять такую девушку, едва обретя ее, – невозможно. Потерять ее – верная
гибель, а Сардик вовсе не хочет погибать, он хочет жить долго. Вечно.
– …Я не слишком хорошо целуюсь? – спросил Сардик.
– Ты замечательно целуешься. Просто…
– Просто – что?
Ёлка отстранилась от Сардика, уперлась ладонями в его грудь
и пристально посмотрела в глаза. За плотно сжатыми губами девушки бродили слова
(Сардик это чувствовал, видел – особым зрением, которым обладают лишь
влюбленные); слова-близнецы, одетые в одинаковую униформу, разница заключалась
лишь в количестве лычек на погонах -
сделай что-нибудь,
удиви меня,
дай понять, что ты – это именно ты, никто другой,
мое сердце спит, и твои поцелуи его не разбудили, так сделай
же что-нибудь,
что-нибудь еще, ты должен знать – что,
сделай.
– …Мы поговорим об этом не сейчас. Позже.
– Я не хочу позже. И не хочу говорить. Хочу тебя
целовать…
Цигель, – сказала Ёлка и похлопала по несуществующим
часам на запястье: точь-в-точь, как герой бессмертной кинокомедии. –
Цигель, цигель. Мы должны встретить твоего немца. Альбрехта. Разве ты забыл?..
* * *
…Она выбрала немца, кто бы сомневался!
