Не сыграешь. Не сыграешь. Бесполезняк. Чтобы заполнить
коробочку, собрать весь комплект, Гаро пришлось бы распатронить другие двадцать
восемь комплектов, вынув из них одну-единственную кость (6 – 1). А это полный
идиотизм и расточительство. При условии… при условии, что сборище костей не
содержит какого-то тайного кода. Шифра. Знака. Как в случае с «Concepcion
Jeronima.13». К тому же кости не производят впечатления собранных с бору по
сосенке, они – из одного и того же набора. Одинаково старого или одинаково
нового… Они и создавались с дальним прицелом на шесть-один… В этом месте
абстрактных рассуждений мозги Сардика заныли, как сломанная рука перед
ненастьем, и он снова переключился на конкретику: не факт, что сыграть нельзя.
Можно – приставив шестерку к шестеркам, а единицу к единицам. Единицы и
шестерки замкнутся друг на друге, образуя кольцо: никто не будет в выигрыше, но
и в проигрыше не будет тоже. И так – раз за разом. А зачем вообще начинать
игру, если ее исход предрешен? Или весь смысл и состоит в том, что исход предрешен?..
Задумавшись, Сардик поставил на ребро первую кость, а за ней
– еще одну и еще, и так – все двадцать восемь. Кажется, именно такой нехитрой
забавой развлекал себя Гаро в свободное от уборки офисов время. И теперь, чтобы
сходство с растеньицем-нелегалом было полным, нужно подтолкнуть первую
костяшку. А она увлечет за собой все остальные. Как обычно.
Так Сардик и поступил.
Камни опрокинулись, издав при этом уж слишком большой шум.
Но и шум не смог перекрыть прерывистого вздоха, идущего от двери. Сардик обернулся
и увидел Ёлку: она стояла в дверном проеме, вцепившись пальцами в косяк.
– Ты куда пропал? – спросила она.
Фраза выглядела заготовленной заранее и произнесенной,
скорее, по инерции. Видно было, что ангела в данную секунду нисколько не
интересует, куда пропал Сардик. И сам Сардик тоже не интересует. Упавшее домино
– другое дело. Сбитая цепочка костей – только она и отразилось в зеленых глазах
ангела, но Сардик предпочел проигнорировать ангельский взгляд.
– Я не пропал. Я здесь.
– Я договорилась с твоим немцем. Он подъедет минут
через тридцать-тридцать пять.
– Прямо сюда, что ли?
– Ну не в Эрмитаж же! Дорогу в Эрмитаж он и сам найдет…
Нужно будет только встретить его на улице.
– Лихо! Как это у тебя получилось?
– Как обычно.
Ёлке вовсе не хотелось говорить о немце и о том, каким
образом ей удалось раскрутить его на столь скоропалительный визит. Ей хотелось
совсем другого: приблизиться к Сардику, сидящему на полу. И самой присесть
рядом. И заглянуть в перламутровые озерца шестерок и единиц. Впрочем, шестерки
и единицы от двери не просматриваются.
– Что ты делаешь здесь? – спросил ангел,
приближаясь.
– Ничего. Жду, когда ты закончишь разговор по телефону.
– Я уже закончила.
– Я понял. Да.
Сардик снова взялся за кости, интуитивно чувствуя: каждое
его движение важно для ангела.
– Дай-ка мне посмотреть…
– Пожалуйста.
Ёлка протянула руку к ближайшей кости, потом взяла еще одну.
И еще.
– Шесть-один, – помертвевшим голосом сказала
она. – Я это уже видела.
– Где?
– Не важно… Они твои?
– Мои, -
теперь Сардик не трусил и не смущался. Напротив, чувствовал
себя вполне органично. Как Шурик, когда-то навесившая ему лапшу про летнюю
поездку автостопом по городам и весям Бенилюкса. Сардик слушал Шурика с
разинутым ртом и только много позже узнал, что в то же самое время Шурик
тусовалась с друзьями Леопольдыча на Карельском перешейке и в деревне Пупышево,
а в странах Бенилюкса не была отродясь.
– Как они у тебя оказались?
– Они были всегда.
– Мне нужно подумать, – произнес ангел свою
коронную фразу.
– Святое дело…
Публичный мыслительный процесс выглядел довольно
своеобразно: ангел снова сосредоточился на Сардике, на лице Сардина. Проникнуть
за его стену, отыскать в нем хоть малейшую лазейку, потайной ход, пролом,
обвалившуюся кладку – вот чего хотелось ангелу.
– Расскажи про кота, – вдруг потребовал он.
– А что рассказывать? – Сардик растерялся, но тут
же вспомнил про поляроидный снимок и про электронную дату в правом нижнем
углу. – Он жил у меня десять лет назад…
– А потом? Что случилось с ним потом?
А потом он отклячился, поклеил ласты, отбыл к праотцам,
вертелось в Сардиновой голове, ангел ведь не настолько наивен, чтобы думать,
что коты живут вечно. Впрочем, кто их знает – владельцев домашних животных. Все
они – сентиментальные люди, верящие в девять кошачьих жизней. О девяти кошачьих
жизнях Сардину рассказывала Шурик. Или речь шла о кошках с девятью хвостами?
Нужно было слушать внимательнее, старичок!,.
– Ничего особенного с ним не случилось. Он э-э… ушел. В
смысле – пропал. С вечера был, а утром я проснулся – и нет его.
Вот как чудесно все разрешилось! Сардик просто взял и
совместил Гаро и кота со снимка. И никого не обидел известием о преждевременной
смерти хвостатой скотины, никого не огорчил.
– Это ведь был необычный кот, да? – продолжала
напирать Елка.
– Ну… в какой-то мере. Знаешь, бывают такие коты… Без
шерсти.
– Лысые.
– Именно.
Когда она успела придвинуться? Сардик и не заметил, но
теперь лицо девушки распростерлось над ним – на манер грозового неба, в котором
не увидишь самолетов: самолеты, как правило, обходят грозовой фронт. Сардик –
совсем другое дело; Сардик – настоящий авиатор. Бесстрашный, отчаянный, и
никакой грозовой фронт ему не стр??шен. Сардик и поступил, как поступают все
бесстрашные авиаторы: направил одномоторный самолетик своего сердца прямо в
эпицентр грозы. Только там он смог бы обрести покой и самого себя обрести –
тоже.
Привет вам, бортовые самописцы! Привет, черные ящики!
Фиксируйте переговоры экипажа с грозовым фронтом, записывайте все, до последней
запятой:
Что ты делаешь?
Целую тебя. Ты против?
Мне надо подумать…
Конечно. Но пока ты думаешь, можно мне поцеловать тебя еще
раз?..
Опасность, идущую от грозового фронта, не стоит
недооценивать: самолетик трещит по швам, стрелки приборов рехнулись и
показывают совсем уж запредельные, мало соответствующие действительности
значения; яркие всполохи освещают кабину, к тому же кислорода явно не хватает:
авиатор Сардик сталкивался с этим, когда опускался на глубину, в поисках
жемчужины с логотипом ®. Но теперь дела обстоят много хуже, ему не выбраться,
он навсегда застрял в этой грозе. В полуприкрытых глазах ангела, в полуоткрытых
губах.
