– Просыпайся, слышишь! – орал перепуганный не на
шутку Сардик. – Вставай!..
Гаро наконец проснулся. Сел на кушетке, спустив ноги на пол
и по-прежнему прижимая чемоданчик к себе. До конца не оправившееся от сна лицо
его было полно радостной надежды, но как только он увидел перед собой Сардика,
репродукцию картины Пластова «Фашист пролетел» и побеленные в незапамятные
времена стены семнадцатиметровки, радость уступила место разочарованию.
– Ты?
– Ну! А ты думал кто? Японка из префектуры Фукуока?
Это было жестоко, а ведь Сардик – совсем не жестокий
человек. Но вместо того чтобы по-настоящему рассердиться, Гаро лишь обиженно
приподнял бровь. И скуксился, как ребенок.
– Зачем будишь, а?
– Ты кричал во сне, – тут же соврал Сардик. –
Может, тебе кошмар приснился?
– Кричал? Я не кричу во сне. Я сплю тихо.
– А сегодня кричал.
– И кошмары мне не снятся. А сегодня совсем наоборот…
– Что значит – «наоборот»?
– Снился самый лучший сон. – Гаро заговорщицки
подмигнул Сардику. – Вестник. Когда он мне снится – значит совсем скоро в
моей жизни все изменится. И будет другой город. В котором мне больше повезет,
чем во всех других. Или…
Гаро недоговорил, но Сардик знал, о чем он хочет сказать:
будет другой город, а может – прежний, самый лучший, – потому что в нем
живет Добрая Девушка.
– И что же тебе снилось?
– Домино, – шмыгнул носом уборщик. –
Много-много громадных костей, и все они падают, одна за другой.
– Кошмар и есть, – улыбнулся Сардик. И без всякого
перехода спросил: – Кто такая Эдна Пэрвиенс? Кто такая Эмилия Пардо Басан?
– Не знаю. – Гаро по привычке стал загибать
пальцы. – Мою начальницу зовут по-другому. И предыдущих начальников звали
по-другому. И все они были мужчинами. Кроме последней, которая сейчас
начальница. Зачем про них спрашиваешь?
– Ладно, проехали. Извини, что разбудил.
– Я не сержусь. Но раз ты меня разбудил, скажу тебе
кое-что…
– Валяй.
Гаро пристально посмотрел на Сардика, одной рукой дернул
себя за мочку уха, а другую запустил в густую проволочную шевелюру.
– Сегодня ты встретишь девушку, – торжественно
произнес он.
– Японку?
– Зачем японку? Все японки живут в Японии, а она живет
здесь. И ты ее встретишь. Обязательно. И твоя жизнь изменится…
– В лучшую сторону или в худшую? – зачем-то
спросил Сардик.
– Просто изменится. – Гаро пожал плечами. –
Твоя жизнь никогда не будет прежней. Никогда. Вот так. Запомни это.
– Постараюсь не забыть.
– И знаешь еще что? Ты должен обязательно узнать ее. И
постараться не спутать ни с кем другим. Если спутаешь – все останется
по-прежнему.
– Не переживай, сделаю все, как надо…
Нетрудно себе представить, чем займется Гаро, когда за
Сардиком захлопнется дверь в семнадцатиметровку. Растянется на кушетке, прижмет
к брюху свой чертов чемодан и заснет в ожидании падающих костей домино.
* * *
…От слов простачка Гаро отмахнуться было легче легкого (тоже
мне, Нострадамус хренов!), но Сардик вовсе не спешил делать этого. Во-первых, в
полусонном предсказании фигурировала девушка, а к девушкам он относился с
благоговением. И не терял надежды встретить когда-нибудь ту единственную, что
вдохнет жизнь в его истомившуюся ожиданием душу. И во-вторых – сегодня в
полдень он и должен был встретиться с девушкой! Или с женщиной, которую никогда
не видел прежде.
Девушка была наводкой Аньки-Амаретто.
Анька позвонила около недели назад, чем повергла Сардика в
краткосрочный болевой шок: никогда прежде она не звонила ему персонально. К
тому же Сардик был почти уверен, что телефон мастерской был навеки вытравлен из
Анькиного сердца после хельсинского побега Ужа пятилетней давности. Уж тихо
слинял и в этот раз. Со времени посиделок в «Карле и Фридрихе» прошло полтора
месяца, они больше не виделись, но от знакомых Сардик слышал, что Уж отбыл в
Германию, кутнув напоследок в «Астории»: с цыганами, медведями и квинтетом
исполнителей музыки реггей. Присутствовала ли при этом Анька, Сардик не знал.
– Привет, доходяга, – сказала Анька. –
Узнаешь?
– Узнаю, конечно, – ответил Сардик, судорожно
прикидывая, зачем он понадобился Аньке.
– Какого хера ты сдал меня этой дешевке?
– Дешевке? – Он сделал вид, что не понимает, хотя
ясно было: речь идет об Уже.
– Дружку своему бывшему, Ужевичу.
– А-а… Было дело. Увиделись – терки перетерли. Каюсь,
дал номерок. Он попросил, а я дал. Я ведь не знал, что твой телефон засекречен.
Предупреждать надо!
– Он меня три дня доставал, – пожаловалась Анька.
– И что, встретились?
– Ага, встретились… Он и пара моих приятелей.
– И что?
– Физиономию его немецкую слегка подкорректировали.
– И что?
– Больше не звонил.
– Физиономию-то сильно подкорректировали? –
запоздало поинтересовался Сардик.
– Не боись, жена по-любому узнает. И тебе на будущее
совет, доходяга: никогда не обижай слабых женщин. Они на самом деле сильные. И
злопамятные.
– Не буду. Честное слово.
– Ну и умница. Я, кстати, тебе насчет женщины и звоню.
– Ты меня интригуешь!..
– Никакой интриги, лапа моя. Ко мне на днях подруга из
Москвы приезжает, старинная. У ее любовника галерея на Крымском, вот она и
попросила меня прозондировать питерскую почву, появились ли интересны:
художники и тэ пэ. Я про тебя вспомнила. Есть что показать?
– Найдется несколько вещей, -
Сардик даже дыхание затаил: надо же, как все замечательно
складывается! Не успела просохнуть краска на «Воркующем рыцаре», и вот,
пожалуйста, – на горизонте появился первый потенциальный покупатель. На
ловца и зверь бежит – и это может быть вариант. Еще какой вариант! – не то
что с типом по имени Альбрехт. Сардик заканчивал «Рыцаря» с прицелом на немца,
но выцепить Альбрехта так и не удалось. Телефон его был то вне зоны доступа, то
попросту заблокирован, и лишь однажды они поговорили. Немец шепотом сообщил
Сардику, что находится на каком-то приеме и что серьезно что-то обсудить не
получится. И что лучше Сардику позвонить завтра, чтобы они обстоятельно смогли
обо всем договориться. Но назавтра телефон Альбрехта снова оказался вне зоны
доступа. И Сардик плюнул на ужовское протеже, он так и заявил молчащей трубке:
иди ты в жопу, Альбрехт!..
– …Девушку зовут Ирэн. Запомнил?
