— Костя, всё, уходим! — заорал он. — Их тут целое звено!
Но верный летнаб не ответил. Да и пулемет замолчал. Однако смотреть, что с ними случилось, времени не было. Роксошанский завалил самолет на крыло и понесся к земле.
Следующие полчаса капитан не запомнил. Немецкие самолеты с пулеметами один за другим заходили с хвоста и поливали его длинными очередями. А Роксошанский вертелся как уж на сковородке, пытаясь выскользнуть из-под пуль. Неизвестно, что действительно помогло — возможно, опыта пилотирования у капитана оказалось больше, чем у немцев; возможно, Господь сподобил, но эти полчаса Роксошанский продержался. А едва перевалив линию фронта, он тут же нырнул вниз и пошел на посадку. Самолет к тому моменту едва держался в воздухе, крылья топорщились кусками перкаля, киль был разодран в клочья, а перо вертикального руля болталось на паре петель.
Сели они удачно. Неподалеку от места посадки в небольшом лесочке стояла какая-то пулеметная рота, солдаты которой быстро отреагировали на германские аэропланы, с ревом заходившие на катящийся по земле самолет с русскими опознавательными знаками. Прямо в лоб немецким разбойникам ударили длинные очереди из полудюжины станковых «максимов». Шедший первым германец ухватил порцию свинца и, сильно задымив мотором, скрылся за деревьями, а два других испуганно шарахнулись в стороны. Спустя десяток секунд из-за деревьев, куда ушел подбитый германец, послышался взрыв.
Когда самолет прекратил прыгать по кочкам и остановился, капитан Роксошанский выпустил ручку управления и откинулся на спинку пилотского кресла, закрыв глаза. Сил совершенно не осталось. Ни на что, даже на то, чтобы держать глаза открытыми. Так бы и сидел, сидел и сидел… Но рядом с самолетом послышались шаги, кто-то ловко вскочил на крыло и заглянул в кабину:
— Эй, летчик, живой?
Роксошанский открыл глаза, несколько мгновений пытался сфокусировать взгляд на незнакомце и прошептал:
— Живой…
— Эй, ребя, давай двуколку сюды, тута летчики ранетые! — заорал унтер (капитан все же рассмотрел знаки различия).
Как только до Роксошанского дошло, что тот произнес, он задергался, отстегивая привязной ремень — Костя-то затих еще в самом начале боя и уже мог истечь кровью.
— Я не раненый, вы там, во второй кабине смотрите!
— Уже посмотрели, вашбродь! — рявкнул унтер, разглядев капитанские погоны на кожаном пилотском реглане. — Ранетый он. В руку, а может, и еще куда. Сейчас вытащим и посмотрим. Да вы не беспокойтесь, у нас тут совсем рядышком медицинская рота стоит, мы его вмиг туды доставим.
Константин оказался ранен в руку и в ногу — дважды зацепило. Первый раз еще в самом начале боя, оттого он и прекратил огонь, но руку сумел кое-как перетянуть ремнем, а второй раз уже во время посадки. Не будь рядом солдат — истек бы кровью. Однако все обошлось. А его доклад капитан записал и передал по телефону в штаб корпуса. Костя сумел увидеть довольно многое. Похоже, немцы готовились к наступлению — Костя заметил позиции тяжелых орудий и нечто напоминающее полевой склад боеприпасов. Ну и наличие в этом районе батареи противоцеппелинных пушек, и прикрытие его самолетами с установленными пулеметами тоже о многом говорило. Так что вылет был произведен не зря…
До своего аэродрома Роксошанский добрался на следующий день, изрядно приняв предыдущим вечером с офицерами выручившего его полка, к которому относилась та пулеметная рота. Он еще поинтересовался у ее командира, как ему удалось так точно попасть по германским самолетам — у них что, были специальные зенитные станки?
— Да нет, — махнул рукой штабс-капитан, — ну откуда у нас такое? Просто очень удачно самолеты шли — низко и с той стороны, куда задние части шести пулеметных двуколок смотрели. А у меня орлы еще довоенной подготовки, на мишенях святой крест нарисовать могут. Мы ж из первоочередных… Короче, просто задрали по одной лапе станка на задний бортик двуколки и ударили встречь длинной очередью на пол-ленты. У нас-то не ваши пукалки, а «максимы» великокняжеские — всю ленту можно одной очередью высадить!..
Сразу по прибытии Роксошанского огорошили известием, что на их аэродром перебрасывается смешанный ударный авиаполк в составе одной эскадрильи самолетов-истребителей и двух — бомбардировщиков. Командир первого звена уже вылетел в Брест-Литовский, чтобы оттуда лидировать
[19]
полк до их аэродрома. Так что особо отдыхать капитану было некогда, требовалось срочно готовить аэродром к приему гостей. Изб в деревеньке, в которой они квартировали, было мало, и стоило заранее потесниться, чтобы прибывшие летчики смогли разместиться на постой с относительным комфортом.
Полк появился уже почти перед закатом. Первым над взлетной полосой пронесся самолет командира первого звена, но не стал садиться, а, заложив круг над аэродромом, снова ушел куда-то на восток. А на аэродром стали звено за звеном садиться красивые хищные машины, слабо напоминавшие те самолеты, на которых летал авиаотряд Роксошанского. «Тулово» у них было не прямоугольным, а шестигранным, нос, из которого торчали цилиндры мотора, несколько заужен, а между двух пар крыльев вместо нескольких расчалок торчала всего пара, да и та выглядела необычно. Уже когда самолеты оказались на земле, капитан не удержался и, подойдя поближе, потрогал одну из них. У нее был каплевидный профиль, то есть сбоку расчалка выглядела гораздо массивнее, а вот фронтальная проекция была минимальной.
— Штабс-капитан Нестеров, честь имею, командир первой истребительной эскадрильи Второго ударного авиационного полка, — представился крепкий офицер, выпрыгнувший из самолета, остановившегося первым.
— Капитан Роксошанский, командир отдельного авиаотряда Четырнадцатого пехотного корпуса. — Он протянул руку. Штабс-капитан улыбнулся и пожал ее.
— Рад знакомству. — Нестеров окинул взглядом самолеты авиаотряда на стоянках и покачал головой. — Всё на этом летаете?
Роксошанский слегка напрягся. Да, самолеты, по сравнению с теми, на которых прибыли гости, выглядели не очень, но это боевая техника, она верно служила ему и его пилотам уже почти год войны. На его собственном уже третий двигатель поменяли…
— Не сердитесь, капитан, — тут же сказал Нестеров, как видно заметив его напряжение, — сам на таком же начинал. И на таком же первого своего с неба ссадил. Еще на безоружном.
— Как это? — удивился Роксошанский, а затем прищурился, припоминая. — Так вы тот самый Нестеров!
Штабс-капитан улыбнулся:
— Ну да. Вот после этого меня в истребители и перевели. У меня, конечно, самолет покрепче, чем у австрияка оказался, но я ж во время того тарана колесо потерял. Ну, при посадке мой самолет и того… скапотировал. Вот меня и перевели от греха подальше, чтобы больше самолеты зря не портил. — Он весело расхохотался.
Роксошанский некоторое время изумленно смотрел на него. А затем тоже засмеялся. Так они и ржали, пока над головами не послышался рокот моторов подошедших бомбардировщиков.
