– Обе будете молчать. Скажете слово, останетесь без
языков и ушей.
Светлые глазки остановились на Мике.
– Тебя сутенер прирежет, – по-прежнему без
выражения сказал он, – а тебя…
Взгляд холодных, как у крокодила, глаз переместился на
Альку, и она не выдержала: не дожидаясь угрозы, оттолкнула человечка,
смотревшего на нее своими жутковатыми глазами, и бросилась бежать. Долей секунды
позже за ней рванула Микаэлла. Мужчина не бросился за ними вслед, не стал
ничего кричать – лишь стоял у двери, смотрел, как они бегут по длинному
коридору, а затем вернулся, аккуратно задернул портьеру, поправил угол
покрывала на кровати и вышел из комнаты, тщательно прикрыв за собой дверь.
Алька бросилась в свою комнату и остаток ночи провела там.
Утром из окна увидела отъезжающие машины, в одной из которых сидела и ее ночная
знакомая, и облегченно выдохнула. Значит, воровка благополучно переночевала в
доме и больше сюда не вернется.
Сама Алька, как только гости уехали, отправилась собирать
свои вещи. Ею руководило не крысиное желание сбежать с тонущего корабля, а стыд
перед человеком, предоставившим ей кров: Алька отдавала себе отчет в том, что
ничего не расскажет ему о событиях прошедшей ночи, а жить с ним, обманывая,
казалось ей неправильным. По вечному легкомыслию ей и в голову не пришло, как
будет расценен ее поступок: светлая Алькина голова начинала работать только
тогда, когда Алька давала себе труд задуматься над чем-либо. Сейчас она не
задумывалась, потому что ситуация казалась ей довольно ясной.
Человека с крокодильими глазами она испугалась так, как не
пугалась никого прежде. Он казался таким безобидным, таким жалким… Альке
подумалось, что все это время они имели дело с чудовищем, притворившимся
маленьким лысеющим человечком, а сражаться с чудовищами она не могла – боялась.
Итак, она собрала вещи и ушла, испытывая стыд перед Виктором
и ругая себя за трусость. Тот, бедняга, решил, что причина ее ухода в его
ночной вакханалии, и пытался убедить любовницу остаться – правда, без
особенного энтузиазма. Но когда грянул скандал и в желтой прессе были
опубликованы фотографии, на которых Виктор представал развратником и
наркоманом, он вспомнил поведение бывшей любовницы и сопоставил его со
временем, когда была сделана запись.
После этого Альке пришлось уехать от знакомой и искать новую
квартиру, потому что Виктор был уверен в том, что запись сделала сама Алька –
из ревности, из желания заработать на нем денег или же по каким-то другим
причинам – не важно! А таких вещей он не прощал. Сколько ни настаивала Алька на
своей невиновности, он видел, что она что-то скрывает, и все бесповоротнее
убеждался в том, что именно она сдала его. Несколько раз Алька едва не выложила
ему правду, но в последний момент ее останавливало воспоминание о безразличном
голосе и маленьких холодных глазках. «Тебя сутенер прирежет. А тебя…»
В результате этой истории Альку вышвырнули из того круга, в
котором она вращалась последние месяцы. Не просто вышвырнули – стерли, словно
не было такой девушки, не жила она с состоятельным любовником, не шутила с его
друзьями и не ездила играть с ними в теннис. Иногда она задумывалась над
тем, что случилось с той наглой и жадной воровкой, но узнать об этом теперь
было не у кого – с ней не общался никто из прежней компании, а сама Алька не
знала о женщине ничего, кроме имени.
И потому, когда ее привели в грот и навстречу Альке
поднялась рослая белокурая женщина, красивая злой, хищной красотой, произнесенное
имя «Микаэлла» отозвалось в ней лишь намеком на воспоминание. Но позже она
заметила знакомый взгляд и поняла, с кем имеет дело. А заодно осознала, что ей
придется в «Артемиде» нелегко.
В этом Алька не ошиблась. Микаэлла сделала все, чтобы
осложнить ей жизнь. С энтузиазмом униженного когда-то человека, вдруг
получившего возможность отомстить обидчику, она цеплялась к ней, придиралась по
пустякам, стараясь вывести из себя. Оскорбления ее, поначалу бывшие
завуалированными, становились все откровеннее и откровеннее. Костина открыто
торжествовала и не скрывала, что падение Альки греет ей душу. Теперь все стало
так, как должно было быть: глупая девица, незаслуженно получавшая материальные
и прочие блага, в один момент лишилась всего и оказалась в ее власти.
При этом в задачи бывшей стриптизерши поначалу вовсе не
входило добиться увольнения Альки, ибо в таком случае она теряла «девочку для
битья». В присутствии начальства Микаэлла была с Алькой сдержанна и любезна –
так могла быть любезна королева с посудомойкой. Но по некоторым признакам Алька
видела, что надолго терпения той не хватит и, наигравшись с ней, Микаэлла все
же постарается от нее избавиться.
В памяти ее всплыл разговор, состоявшийся у них незадолго до
убийства Костиной. Вымотанная Алька, отважно делавшая хорошую мину при плохой
игре, ни разу не позволившая себе сорваться или огрызнуться на Микаэллу, как-то
под конец особенно тяжелого дня не выдержала и спросила:
– Слушай, чего ты добиваешься, а? Ну уйду я отсюда,
найду другую работу… И что? Ты этого хочешь?
Мика пристально посмотрела на Альку, губы сложились в
жестокую усмешку.
– Нет, моя дорогая, – елейно проговорила
она, – вовсе не этого. Я хочу, чтобы ты сдохла под забором. Под настоящим
забором, под штакетником. Лежала бы в грязи и вспоминала меня. Надеюсь, что
когда-нибудь так и случится.
«А ведь ее прорицание почти сбывается, – подумала
Алька, чувствуя, что впадает от холода в подобие анабиоза. – Правда,
сдохну я не под штакетником, как ей мечталось, а под полом, но сути это не
меняет. Эй, Микаэлла, ты меня видишь?! Можешь порадоваться!»
В ответ раздался треск, и тусклая лампочка погасла,
напоследок недолго посветив желтой угасающей искрой.
– Выражайся яснее, Мика, – сказала вслух Алька, с
трудом шевеля губами.
Человек, заглянувший в подвал спустя час, обнаружил бы в нем
съежившуюся женщину, лежащую на полу и безучастно глядящую перед собой в
темноту. Женщина не делала ни одной попытки пошевелиться и только время от
времени дергалась, словно по ней пробегала судорога.
Когда со стуком открылся люк, она даже не повернула головы.
Гитарист, собиравшийся спуститься вниз, остановился на
верхней ступеньке: лампочка в подвале не горела, хотя он хорошо помнил, что,
уходя, не выключал за собой свет. У него мелькнула мысль, что пленница каким-то
образом снова ухитрилась освободиться и сейчас прыгнет на него из темноты. Но
затем, вглядевшись, он заметил силуэт на полу и успокоился. Значит,
просто-напросто перегорела лампочка.
Он поменял ее и наклонился к своей добыче. Нос у нее был
ледяной, руки тоже, и она даже не пошевелилась, когда он дотронулся до нее.
«Отлично. Прошел первый этап».
– Замерзла? – заботливо спросил он. – И есть
хочешь, наверное?
«Крыса» лежала неподвижно.
