Полоска желтого света под дверью пресеклась двумя темными
тенями. Человек остановился за дверью.
Алька пыталась закричать, но панический страх залил рот
теплым жирным бульоном, запечатав его, будто воском, и Алька могла только
судорожно дышать носом. Ни один звук не рождался в ее горле.
Дверь открылась вполне обыденно, даже не скрипнув, и
человек, зашедший в комнату, первым делом включил свет. Алька зажмурилась, но
тут же открыла глаза – с закрытыми было совсем жутко.
Свет внес свои коррективы в окружающую действительность.
Правда, небольшие. Все оказалось почти так, как увиделось Альке в темноте. Вот
только ковры были не темными, а обычными старыми настенными коврами с
непременным геометрическим и растительным узором, ярким, как крылья бабочки. В
углу комнаты стоял вполне современный комод, а возле него – столик на одной
ножке, на котором пузато отсвечивала стеклянная ваза. Из вазы торчал
искусственный подсолнух. Два стула под книжной полкой отчего-то не стояли, а
лежали на боку, и с ее места Альке было видно, что ножки покрывает толстый слой
пыли. Без всякого сомнения, это была не квартира, а дом, и если не считать
отсутствия окон и чрезмерного пристрастия хозяина жилища к коврам, все
остальное вокруг Альки было совершенно обыденным. Но от этой обыденности ей
стало страшнее, чем если бы она очутилась в каменном мешке с пропастью
посередине.
И человек, который зашел в комнату, тоже был обыкновенным.
Теперь, когда она могла как следует рассмотреть его, стало понятно, что ему
около двадцати с небольшим. Отросшие темные волосы были по-женски перехвачены
надо лбом ободком, и Алька подумала с ненавистью и страхом, что он отрастил их
нарочно, чтобы попадать в образ «парня-с-гитарой», хотя на самом деле они ему
мешают. В его лице нельзя было зацепиться ни за одну черту, так все было соразмерно
и правильно: и ровный прямой нос, и аккуратно собранные под носом розовые губы,
и лоб безупречно отмеренной высоты… Словно кто-то с циркулем и линейкой собирал
это лицо, подгоняя все его части друг под друга, и тщательность мастера
каким-то образом передалась его творению.
От него веяло правильностью, а еще опрятностью и
аккуратностью. Не осталось никакой небрежности, размашистости движений, и было
странно вспоминать, что этот самый человек вскидывал голову, чтобы красиво
разлетелась челка, и смеялся над глупыми Викиными шуточками, похлопывая себя по
коленке.
Альке почудилось что-то неуловимо знакомое в его лице, но ей
было не до того, чтобы сравнивать его с известными актерами. Он немного постоял
возле двери, глядя на нее, затем подошел к книжной полке, поднял один из
стульев, поставил неподалеку от ее кушетки и уселся задом наперед,
облокотившись подбородком на спинку. Губы он вытянул трубочкой и принялся
разглядывать Альку.
Она вжалась спиной в кушетку в тщетной и бессмысленной
попытке избежать его взгляда. В нем отражалось удовлетворение хорошо поевшего
человека, который рассматривает многообещающий десерт и выжидает время, чтобы
приступить к нему.
– Как тебя зовут? – спросил он, приветливо, почти
ласково улыбнувшись.
Алька почувствовала, что откуда-то из глубины в ней
поднимается смех, и ей стоило больших трудов сдержать его. Смех распирал ее, и
она ощутила, как задергалось веко под левым глазом, хохоча по-своему. «Как тебя
зовут!» Удачное начало для знакомства.
– Ну так как? Скажи.
– Алла, – выговорила она, задавив истерику, и сама
услышала, что шепчет, а не говорит.
– Алла… – Он нахмурился. – Нехорошее имя.
Неправильное. Придумаем другое.
Он встал, наклонился к ней, и, прежде чем Алька успела
понять, что ее ждет, и испугаться, потрепал ее по щеке. Она дернулась с такой
силой, что кушетка под ней пошатнулась.
– Фу! Нельзя! Глупая девочка!
Алька застыла, боясь даже сглотнуть.
– Будешь других ловить, поняла? Будешь со мной бегать,
охотиться… Раз схватишь, второй вцепишься, а там уже и полегче пойдет…
Она не понимала, о чем он говорит, но выражение его лица
пугало ее больше, чем бессмысленные слова, в которых она чувствовала угрозу.
Глаза у него поплыли, на губах появилась полуулыбка, и пальцами он начал делать
странные жесты: что-то скручивать, растягивать, теребить. Он снова провел
ладонью по ее щеке, и она ощутила влажность его вспотевшей руки. Алька лежала,
не шелохнувшись, чувствуя себя как человек, по которому ползет гадюка или
другая ядовитая тварь вроде скорпиона.
– А, вот что! – озабоченно сказал парень, когда
пальцы его коснулись воротника Алькиной рубашки. – Это лишнее. Не нужно,
один вред!
Он встал и быстро вышел из комнаты, не забыв выключить свет.
Как только дверь за ним закрылась, Алька обессиленно закрыла
глаза. Детская надежда на то, что все это – только кошмар, и когда она
проснется, все закончится, жила в ней недолго – не больше нескольких секунд.
Затем нос уловил те же запахи, что она почувствовала после того, как очнулась,
и здравый смысл приказал ей прийти в себя.
«Это не сон, не кошмар. Он больной, он убийца! Господи, как
страшно он убил Вику…»
При воспоминании о смерти Вики Алька почувствовала, что ее
парализует от ужаса, и прикусила губу. Боль привела ее в себя. Сейчас нельзя
было позволять себе терять силы и впадать в шок. Она успеет сделать это потом,
когда выберется отсюда. Если выберется.
«Он больной, он убийца, но он всего лишь человек, –
сказала себе Алька. – Всего лишь человек! Человек!» Она повторила это
несколько раз, и полуобморочная слабость отступила. Да, он человек, и она у
него в плену. Он хитер, изобретателен, очень жесток, но раз он не убил ее до
сих пор, значит, она ему для чего-то нужна.
Заблокировав ту часть воображения, которая рисовала
убедительные картины – для чего именно она может быть ему нужна, – Алька
вспомнила «Артемиду», из которой она убежала, и заставила себя думать, что
выбраться отсюда будет ненамного сложнее. «Там была охрана, здесь он один». Она
прекрасно осознавала сомнительность этого утешения, но времени размышлять и
предаваться панике у нее оставалось все меньше: этот человек ушел с какой-то
целью, и он собирается вернуться. Нужно успеть сделать то, что она хочет, до
его прихода.
Алька принялась раскачивать кушетку: влево-вправо,
влево-вправо… Ее попытки сильно осложняло то, что кушетка стояла очень близко к
стене. Алька постаралась как можно дальше выставить ближний к стенке локоть,
хотя кожу на запястьях ожгло от боли, и продолжила раскачиваться, упираясь в
стену локтем.
«Свалить! Кушетку! Свалить! Кушетку!» – выдыхала она про
себя на каждый толчок.
Однако кушетка стояла прочно, и амплитуда движений Альки
была слишком невелика, чтобы у нее что-то получилось. «Но я же почти опрокинула
ее! Когда он дотронулся до меня, я почти опрокинула ее!»
Воспоминание о его прикосновении придало ей сил, и,
застонав, она дернулась так, что кушетка и впрямь накренилась, а затем рухнула.
Альку больно ударило о пол, но толстый ковер смягчил удар, и она застыла в
нелепейшей позе: привязанная к кушетке, стоящей на боку. Веревка впилась в
тело, и Алька сжала зубы, чтобы не закричать.
