– А к тебе сегодня кто-то из них приходил?
– Приходил… Олежка, красавчик мой! С утра прибежал, как
ошпаренный. – Она довольно усмехнулась. – Покувыркались мы с ним,
правда, недолго, и он уплыл. Ах!
Она картинно вздохнула, взглянула на Сергея из-под длинных
ресниц. Интуитивно Женька догадывалась, что ему неприятно ее слушать, и
постаралась зацепить его еще раз:
– Олежек, конечно, мальчик красивый, но хозяйство у
него с Ванюшиным не сравнится. Да ты сам знаешь, наверное: грузин русского
всегда в этом обскачет.
Женька двусмысленно улыбнулась, выпустила дым и решила, что
теперь можно и поменять позу. Сняла правую ногу с левой, раздвинула их, на
секунду замерла в непристойной позе, и ленивым движением закинула левую сверху.
«Ну, хороший мой, краснеть будем?»
– Да-да-да, «Основной инстинкт» все смотрели, –
кивнул Бабкин. – Ты, может, поудобнее сядешь?
– Мне и так удобно, не тревожься! – огрызнулась
Женька, раздосадованная тем, что не удалось смутить этого большого угрюмого
мужика, похожего на медведя.
– Тогда расскажи мне, что ты делала после ухода Олега.
Кстати, во сколько он ушел?..
Когда Женька удалилась, Бабкин вздохнул с облегчением. В
комнату заглянул Саша, озабоченно спросил:
– Кого теперь тебе прислать?
– Давай, что ли, эту… Эль. Кстати, где Илюшин?
– Он у шефа, они там с опергруппой разговаривают,
смотрят показания клиентов. – Он поколебался, но не смог удержаться от
вопроса: – Вытащил что-нибудь из этой ведьмы?
– Потом видно будет, – уклончиво ответил Сергей.
– Если кто и придушил Микаэллу, так это она! – убежденно
сказал Саша. – Она же просто бешеная! Сейчас узнала, что ей отсюда никуда
не уйти, и чуть лицо мне не расцарапала. А я что сделаю?! Распоряжение шефа!
«Сидеть в клубе до тех пор, пока убийцу не найдут»! Шла бы к нему да орала на
него…
Бабкин подумал, что Евгения очень хорошо знает, на кого
можно орать, а на кого нет, и Перигорскому не грозит услышать ее яростные
выкрики.
– Зачем бы ей душить Микаэллу? – поинтересовался
он. – Похоже, они были в неплохих отношениях… В гости друг к другу ходили,
о клиентах, наверное, сплетничали.
– Ну не знаю…
По Саше было видно, что он разочарован. «Наверное, хотел,
чтобы я сразу рыжую расколол. Раз – и готово! Убийца рыдает, раскаявшись, и все
довольны».
– Давай сюда вашу нимфетку, – попросил Бабкин.
«Ох, эта сейчас тоже начнет выкаблучиваться…»
Оксана вошла, замерла посреди комнаты в растерянности, и
одного взгляда на нее Сергею хватило, чтобы понять: эта выкаблучиваться не
будет. Девушке было не по себе. Она избегала встречаться взглядом с Бабкиным, и
он почувствовал себя мучителем детей. Ему пришлось напомнить себе, что перед
ним не ребенок, а двадцатитрехлетняя девушка.
– Сядьте, пожалуйста, – сказал он.
– Я никого не убивала! – выдавила Эль и подняла
глаза на Сергея. В них был страх. – Честное слово, не убивала!
Бабкин сообразил, что она боится не кого иного, как его.
«Черт, Илюшин бы сейчас очень пригодился… Вот кто умеет разговаривать с
перепуганными девицами всех мастей».
– Оксана, послушайте… – как можно мягче сказал он,
вспомнив уроки Макара, – вас никто ни в чем не подозревает. Мы с вами
немного поговорим о том, что вы сегодня делали, а потом вы вернетесь в свою
комнату и сможете поесть. Вы же наверняка хотите есть, правда?
Бабкин говорил, почти не задумываясь, помня то, чему учил
его Илюшин: женщина реагирует в первую очередь на интонации, и только во вторую
– на смысл произносимого. Ему самому верилось в это с трудом, но, судя по Эль,
Макар был прав: девушка немного ожила, опустилась в кресло, сжав колени.
– Ну, вот и замечательно… А теперь вспомните, пожалуйста,
во сколько вы пришли в клуб?
Оксана осторожно наблюдала за мужиком, что-то записывавшим в
блокноте, и следила за тем, чтобы не расслабляться и не менять положение тела.
Ножки вместе, пальцы рук переплетены и прижаты к груди. Во-первых, так она кажется
совсем худенькой и юной, а во-вторых, у нее очень выигрышные запястья. Пусть
посмотрит, дурачок.
Ей хватило одной минуты, чтобы он заговорил с ней не тем
голосом, что был у него вначале, а таким, каким неизбежно начинали
разговаривать с Эль рано или поздно почти все мужчины: заботливым и ласковым. У
многих появлялись воркующие ноты, но по этому шкафу видно, что от него
воркующих нот ждать не приходится. Поэтому он не понравился Оксане: она
предпочитала управляемых мужчин.
Она часто называла себя Эль, и в мысленных разговорах
обращалась ко второй стороне своей натуры в третьем лице: «А что Эль хочет? А
что Эль порадует? Эль, это нам понравится…» Становясь Эль, она на глазах
сбрасывала несколько лет, растягивала гласные, двигалась порывисто, иногда
неловко. Кожа у нее была от природы тонкая, нежная, и окружающие считали, что
Оксана не пользуется косметикой, но только Ливи и Клео знали, сколько времени
уходит у нее на правильный макияж. «Что макияж! Через пару лет придется в
носогубки рестилайн уколоть… А может быть, и лоб поправить…»
– Знаете, Мика была очень злая, – услышала Оксана
свой голос, и в первый миг испугалась, не сболтнула ли чего-нибудь лишнего.
Задумавшись, она потеряла нить беседы, позволила себе плести невесть что…
Конечно, «медведь» зацепился за брошенную фразу.
– Злая? В чем это проявлялось?
Оксана решительно загнала Эль поглубже и добросовестно
задумалась, стоит ли честно отвечать на вопрос. Выходило, что правда ей ничем
не повредит.
– Например, она Ливи терпеть не могла. Изводила ее,
приставала к ней!
– Почему?
– Не знаю… Она вообще-то к нам с Клео тоже приставала,
но не так сильно. А к Ливи – просто постоянно! То заявляла, что у нее в гроте
грязно, то грозилась рассказать шефу, что Ливи отказывается делать завивку…
– Завивку? – непонимающе переспросил Бабкин.
– Ну да, завивку. Мы обязаны волосы завивать.
– Зачем?
– Чтобы, когда из воды выходишь, смотрелось красиво:
кудряшками, а не сосульками. Вы никогда не замечали, что если у девушки прямые
волосы, то они ужасно выглядят мокрые? А нам нужно быть хорошенькими, мы же
русалки! Поэтому раз в полгода специальную завивку делаем – и я, и Клео, и
Мика…
– А Ливи что, отказывалась?
– Ага. У нее волосы от природы вьющиеся, они и так
красивые, зачем их завивкой портить? А Мика ругалась, кричала на нее.
Говорю же, злая! И гадости постоянно ей говорила. Ливи терпела, потому что она
недавно работает, ей нельзя ни с кем ссориться. Игорь Васильевич очень этого не
любит.
