— Ну мастера, ну умельцы, — тихо, но с уважением пробормотал я, покрутил в удивлении головой, а затем повернул книгу так, чтобы на открытые страницы падал тусклый лунный свет, и принялся строчить слово за словом.
Представляю, как все это выглядело со стороны — некто, больше всего похожий на хорошенько промороженного и облезлого мертвяка с веером извивающихся белесых щупалец над головой, скрестив ноги, сидит в глубоком снегу и что-то увлеченно пишет в раскрытой на коленях книге. И все это под мертвенно-желтым сиянием ночного светила… Да уж, зрелище не для слабых духом.
* * *
Спустя день пути я уже не был настолько рад воссоединению со своими друзьями. Далеко не рад. За время вынужденного одиночества — сопровождающих меня ниргалов я никак не мог воспринимать в качестве обычных спутников — я привык к тишине, когда изо дня в день мне не с кем было перекинуться словечком. Теперь же мне очень быстро напомнили все прелести совместного путешествия с говорливым Лени и неугомонным Тиксой.
Гном вообще не мог спокойно усидеть на лошади больше получаса. Стоило ему завидеть каменный взгорок, заснеженный холм или устилающие дно замерзшего ручья зеленоватые камни, как коротышка тут же сползал с седла, плюхался в снег и с самым решительным выражением лица перся к известной только ему цели с молотком наперевес. Мы возвращались к Подкове по уже пройденному пути, по сути, шли по собственным следам, а значит, все окружающие нас камни Тикса уже успел простукать, изучить и едва не полизать. В общем, такому вот выводящему меня из себя поведению гнома радовалась только его лошадь, которая и без седока едва переставляла ноги под тяжестью двух набитых камнями седельных сумок.
Про Лени особый разговор. Мой рыжий спутник смирно сидел на своей мерно шагающей лошади и особых хлопот не доставлял, но его болтливость! Он закрывал рот, только чтобы сглотнуть набежавшую слюну, и тут же открывал его вновь, дабы задать еще один вопрос, восхититься красотой покрытой снегом разлапистой ели или начать рассказывать очередную байку о Диких Землях. Еще месяц назад я спокойно выдерживал этот неудержимый словесный поток и даже вставлял в него пару слов, но теперь все обстояло несколько иначе. Моя промороженная сущность не переносила самого слабого тепла, отзываясь на него пронзительной болью, словно от ожога. Поэтому я держался поодаль от лошадей и своих спутников — нас разделяло самое малое пять шагов, та граница, на которую я мог приблизиться к разгоряченным трудной дорогой лошадям. И получалось, что если раньше мы с Лени ехали бок о бок и разговаривали тихими, приглушенными голосами, то сейчас рыжий покачивался в седле достаточно далеко от меня, и при разговоре ему приходилось говорить громче. И очередную захватывающую историю теперь слышал не только я, но и вся округа в радиусе двух лиг. А я старался не привлекать к своему крошечному отряду лишнего внимания!
Мягкие увещевания не помогли, и пришлось прибегнуть к другим методам воспитания. Выстроив обоих бузотеров перед собой, я мягким, проникновенным голосом пообещал, что если мне еще раз придется продираться за непоседливым гномом через кусты или беспрестанно шикать на разговорчивого Лени, то в меню ниргалов помимо шурдятины, зайчатины и жидкой овсяной каши появятся еще два блюда — наваристый бульон из непонятливого гнома и жирное жаркое из болтуна, причем шкуру с будущих кушаний я буду снимать самолично и еще живьем.
Подействовало…
Уже не знаю, что именно, — мой новый зловещий облик, шелестящий холодный голос, или клятва крови и уважение к господину, или все вместе взятое, но подействовало, и это главное. Следующие два дня я наслаждался спокойствием и тишиной, которую лишь изредка прерывали донельзя горестные вздохи Тиксы, когда в пределах видимости мимо нас проплывал очередной каменистый холм.
Но я лишь злобно зыркал на этого потомственного шахтера, и Тикса понятливо затихал. А Лени и вовсе не страдал — просто переключил свое внимание с меня на ниргалов, которые ответить, может, и не могли, но слушатели из них были просто великолепные. Хотя должен признать — внимательно посматривать по сторонам никто не забывал. Дикие Земли быстро приучают быть настороже.
Я мерно шагал сразу за одним из ниргалов, что двигался в голове отряда, и был готов принять на себя первый удар противника — ежели такие появятся. Именно поэтому я и распорядился на таком построении отряда: один из ниргалов верхом на лошади едет впереди, за ним иду я, в середине отряда — Лени с Тиксой и замыкающими тяжело шагают еще двое закованных в металл воина. В случае внезапной атаки у наименее защищенных гнома и рыжего появляется лишний шанс выхватить оружие и приготовиться к бою. Помимо заботы о безопасности была еще одна весомая причина именно такого построения — ниргалы начали сдавать.
Нет, внешне все было по-прежнему — бесстрастные молчаливые воины, мрачно смотрящие на мир в узкие смотровые щели и легко преодолевающие любое сопротивление и препятствие. Все трое ниргалов спокойно шагали вперед, регулярно принимали пищу, сменялись на страже, ходили на разведку и за валежником для костра…
Вот только один воин начал серьезно припадать на ногу, и с каждым днем хромота усиливалась, другой и вовсе вел себя более чем странно — время от времени резко застывал на месте, через минуту отмирал и, словно ничего не случилось, продолжал движение. Думаю, я знал возможную причину такого поведения — если меня не обманывала память, именно этот ниргал сопровождал меня до самого зиккурата и он же вытащил меня из-под воды. Похоже, купание в ледяной воде не прошло даром.
Последний ниргал продолжал оставаться именно таким воином, каким я привык их видеть — сильным, несокрушимым, без страха и эмоций.
Глядя на происходящее, я начал серьезно задумываться о том, чтобы сделать длительную остановку и дать ниргалам восстановить силы, но меня неудержимо тянуло домой. Я все откладывал да откладывал обустройство временного лагеря. И дооткладывался.
К полудню четвертого дня пути с того момента, как я встретил Тиксу и Лени, едущий на лошади ниргал вздрогнул всем телом, накренился на бок и тяжело рухнул в снег. Тот ниргал, что «нырял» за мной и которому я велел передвигаться в седле. Но эта мера не помогла, и теперь облаченный в тяжелые доспехи человек, широко раскинув руки в стороны, лежал в сугробе и не подавал признаков жизни. Лишившая седока лошадь прошла еще несколько шагов и остановилась.
Выругавшись, я шагнул вперед под аккомпанемент встревоженных возгласов своих спутников и всмотрелся в полузасыпанного снегом ниргала. Бесполезно. Воин лежал неподвижно, а глухой шлем лишал меня возможности увидеть лицо. Подойти ближе и проверить, дышит ли он, я не могу — даже с расстояния трех шагов я ощущал слабую волну тепла, пощипывающую мое лицо и руки. Слишком много тепла. Быстро остывающие на морозном воздухе доспехи обычно позволяли мне приближаться к ниргалам достаточно близко, но не в этот раз.
— Лени! Осмотри его, проверь дыхание! — крикнул я рыжему, что уже спешился и, увязая в снегу, спешил к упавшему ниргалу. Кричал я без нужды — Лени и сам бы догадался это сделать, но уж больно обидно было ощущать себя настолько бесполезным.
