— Да, — сказал Николас.
* * *
На следующее утро Николас сделал предварительный обход сам, после чего еще раз обошел пациентов, на этот раз вместе с Фогерти и интерном. Пациент, которого накануне днем пришлось оживлять, находился в хирургической реанимации и чувствовал себя удовлетворительно. К половине восьмого они уже были готовы к первой операции — аортокоронарному шунтированию. Когда они мыли руки, Фогерти обернулся к Николасу.
— Насчет Мак-Лина… неплохо, неплохо… Особенно учитывая, что вы только что заступили на дежурство.
— Я сделал то, что на моем месте сделал бы любой врач, — пожал плечами Николас.
Он принялся еще усерднее вычищать невидимые микробы из-под ногтей и с кистей рук.
Фогерти кивнул операционной сестре, и она помогла ему надеть стерильный халат.
— Вы умеете принимать решения, доктор Прескотт. Я хотел бы, чтобы сегодня вы заняли место старшего хирурга.
Николас поднял глаза, но в остальном ничем не выдал своего удивления. Фогерти знал, что он всю ночь провел на дежурстве и что для того, чтобы не сплоховать, ему придется призвать на помощь второе дыхание. Фогерти также знал, что на третьем году резидентуры никому и никогда не позволяли проводить шунтирование.
— Хорошо, — кивнул Николас.
Пока пациентом занимался анестезиолог, Николас с ним тихо разговаривал. Он стоял рядом с Фогерти, а второй помощник хирурга, работавший в отделении значительно дольше Николаса, с трудом сдерживая раздражение, брил ноги, пах и живот пациента. Затем он покрыл все его тело раствором бетадина. Теперь пациент лежал перед ними неподвижный и полностью обнаженный, напоминая жертву, приносимую древним языческим богам.
Николас проследил за тем, как из ноги пациента изъяли отрезок вены. Кровоточащие кровеносные сосуды зажали, зашили или прижгли, в результате чего операционную наполнил запах горящей человеческой плоти. Отрезок вены поместили в специальный раствор для последующего использования. Николас шагнул вперед и сделал глубокий вдох.
— Скальпель, — произнес он, и медсестра поспешила подать ему инструмент.
Он сделал аккуратный разрез грудной клетки пациента, после чего взялся за пилу, чтобы вскрыть грудину. Разведя ребра в стороны, он закрепил их специальным зажимом и медленно вздохнул, глядя на сердце, бьющееся в груди лежащего перед ним человека.
Николаса не переставала изумлять мощь, заключенная в человеческом сердце. Он не мог отвести глаз от темно-красной мышцы, ритмично перекачивающей кровь. Николас разрезал околосердечную сумку и отделил аорту, а затем полую вену, после чего присоединил их к аппарату искусственного кровообращения, которому предстояло взять на себя обогащение кислородом крови пациента, как только Николас остановит его сердце.
Первый ассистент оросил сердце кардиоплегическим раствором, и оно перестало биться. Николас вместе с остальными присутствующими перевел взгляд на аппарат искусственного кровообращения, чтобы убедиться, что он выполняет свою задачу. Склонившись над сердцем, он иссек обе заблокированные коронарные артерии. Затем осторожно извлек заготовленный участок вены и развернул его таким образом, чтобы клапаны обеспечивали свободный кровоток. Он аккуратно вшил вену в первую артерию, сразу после места закупорки, а второй ее конец присоединил к аорте. Ему казалось, что его руки живут своей собственной жизнью и сами знают, что им делать. Движения сильных, затянутых в прозрачные перчатки пальцев были четкими и уверенными. Он так хорошо знал все шаги операции, что они казались ему столь же естественными, как дыхание. Осознание этого заставило Николаса улыбнуться.
«Я это могу, — сказал он себе. — Я и в самом деле это умею».
Николас завершил операцию через пять часов и десять минут. Он предоставил первому ассистенту закрывать грудную клетку и, уже покинув операционную, сообразил, что не спал двадцать четыре часа.
— Что скажете? — обернулся он к идущему сзади Фогерти.
Фогерти снял перчатки и сунул руки под струю горячей воды.
— Скажу, что вам необходимо поехать домой и поспать, — ответил он.
Николас, который в это время развязывал маску, от удивления даже уронил ее на пол. Да ведь он только что выполнил свое первое аортокоронарное шунтирование! Даже такой мерзавец, как Фогерти, мог бы похвалить его или сделать какое-нибудь конструктивное замечание. Вся операция прошла без сучка без задоринки. Что с того, что она заняла у него на час больше, чем у Фогерти? В конце концов, он делал ее впервые в жизни.
— Ну что ж, Николас, — обернулся к нему Фогерти, — увидимся на вечернем обходе.
* * *
Женившись на Пейдж, Николас еще очень многого о ней не знал. Он не знал, когда у нее день рождения, и поэтому поздравил ее с двухнедельным опозданием. Он даже не подозревал, какой у нее любимый цвет до первой годовщины свадьбы, когда серьгам-гвоздикам с сапфирами она предпочла серьги с изумрудами. Он никак не мог предвидеть, что ее кулинарные эксперименты ожидает полное фиаско. Он не знал, что во время уборки она любит распевать песенки из рекламных роликов. Он понятия не имел о ее редкостном таланте растянуть зарплату так, чтобы ее хватило на выплату процентов по кредиту, продукты, презервативы и два билета в кино.
Справедливости ради следует отметить, что у него совершенно не было времени изучать вкусы и пристрастия своей юной жены. В больнице он проводил гораздо больше времени, чем дома, и ситуация нисколько не изменилась даже после окончания Гарварда. Когда он, валясь с ног от усталости, переступал порог квартиры, Пейдж его мгновенно кормила, раздевала и укладывала спать. Николас настолько привык к подобному обращению, что начал воспринимать его как нечто само собой разумеющееся и порой даже забывал, что его обеспечивает Пейдж.
Вернувшись домой после своей первой операции по аортокоронарному шунтированию, он не стал включать свет. Пейдж была на работе. Она по-прежнему работала в «Мерси», правда, только с утра. Затем она отправлялась в офис врача-гинеколога, где исполняла обязанности регистратора. Она пошла на вторую работу после того, как с треском провалилась ее идея с вечерними курсами по архитектуре и литературе. Она не успевала выполнять домашние задания и заявила Николасу, что вторая работа позволит ей зарабатывать больше денег, что, в свою очередь, позволит им быстрее рассчитаться с долгами, и тогда наступит ее черед учиться в колледже. Николас заподозрил, что это лишь повод бросить курсы. В конце концов, он видел ее письменные работы. Они соответствовали уровню средней школы, и он уже хотел сообщить свое мнение, но вовремя вспомнил, что иначе и быть не может.
Он не стал ничего говорить Пейдж. Во-первых, он опасался, что она неправильно это воспримет, а во-вторых, он хотел, чтобы она посвящала свое свободное время только ему. Его совершенно не радовало лицезрение жены, сосредоточенно изучающей пожелтевшие страницы взятых в библиотеке учебников.
Пейдж не было дома. В это время она всегда была на работе. Правда, она приготовила обед, и ему оставалось только разогреть его в микроволновке. Но есть он не стал. Ему очень хотелось, чтобы Пейдж была дома, хотя он понимал, что это абсолютно невозможно. Ему хотелось закрыть глаза и, хоть ненадолго превратившись в пациента, ощутить на своем лбу прикосновение ее маленьких прохладных ладошек.
