Я была очень осторожна с хрупкой бутылочкой, потому что не хотела пролить ни капли. Я перевернула ее на палец, как это делала по утрам мама, а потом прикоснулась этим влажным пальцем, пахнущим малиной, к шее, запястьям и местам под коленками. Я кружилась и кружилась по комнате. «Как чудесно!» — думала я. Запах будет со мной, куда бы я ни пошла.
Я остановилась, ухватившись руками за спинку родительской кровати. В дверях стоял отец.
— Что, черт возьми, ты здесь делаешь? — спросил он, принюхиваясь. Он нагнулся ближе, схватил меня за рубашку — запах виски перебил стойкий аромат ягод. — Немедленно в ванную! Сейчас же!
Он заставил меня раздеться прямо на его глазах, хотя с пяти лет я этого не делала. Он наблюдал за мной, стоя в дверях ванной и скрестив руки. Все это время я не переставала плакать. Плакала, когда слишком горячие струи душа ошпарили мне кожу, и продолжала плакать, когда вышла на коврик и вытиралась полотенцем досуха.
— Иди, черт побери, в свою комнату! — велел отец.
Я натянула фланелевую сорочку и расстелила постель. Я вслух уверяла себя, что эта ночь ничем не отличается от других, и пыталась заснуть, чтобы не лежать с открытыми глазами в ожидании наказания.
Джоли заглянул в мою комнату, когда отправлялся спать. Ему было только пять лет, но он все знал.
— Джейн, в чем ты провинилась?
И я рассказала ему, как сумела, что по глупости разыгрывала из себя маму.
— Ты тут ничем не поможешь, — сказала я. — Уходи, пока тебе тоже не досталось.
Та ночь была очень длинной, но отец все не приходил меня отшлепать. Наверное, ожидание было хуже всего: представлять, какие ужасные наказания он придумывает внизу. Ремнем? Щеткой? Когда я услышала на лестнице его тяжелые шаги, то спряталась под одеяло. Натянула почти до пят, как мешок, рубашку. Начала считать до ста.
На счет семьдесят семь отец повернул ручку моей двери. Присел на край кровати, дожидаясь, пока я уберу с лица одеяло.
— Сегодня я не стану тебя наказывать, — сказал он, — и знаешь почему? Потому что ты отличная маленькая хозяйка. Вот почему.
— Правда? — изумилась я.
— Правда.
Он снял туфли и спросил, хочу ли я послушать сказку.
— Да, — ответила я, полагая, что сказка не может быть совсем уж плохой.
Отец завел рассказ о злой женщине, которая запирала свою дочь в кладовке с мышами и крысами. Папа девочки пытался пробраться в эту кладовку, но ее охраняли огромные злые сторожевые псы, и ему пришлось убить и жену, и ее собак, чтобы спасти дочь.
— А что потом? — с нетерпением спросила я, ожидая развязку.
— Не знаю. Конец я еще не придумал.
— Нельзя же оставлять сказку без конца! — возразила я, и он ответил, что мы могли бы придумать его вместе. Но он очень устал, можно он приляжет рядом со мной?
Я подвинулась, и мы вместе придумали, как папа девочки убьет злую женщину. «Проткнет ей сердце», — предложила я, но папа склонялся к отравленному чаю. Мы придумали, кто еще мог прятаться в чулане: привидения, тарантулы, пираньи-людоеды. Я предположила, что девочка и сама могла бы попытаться выбраться, но отец настаивал на том, что подобное невозможно.
Он замолчал. Оказалось, что он прижался ко мне под одеялом так тесно, что, когда говорил, мои волосы подрагивали.
— Как ты думаешь, Джейн, что случилось с той девочкой? — спросил он и положил руку мне на грудь.
Я понимала, что это неправильно, потому что мое тело тут же напряглось. Это неправильно, но, с другой стороны, — он мой отец, разве нет? И он так добр ко мне. Он мог бы наказать меня сегодня, но не стал этого делать.
— Не знаю, — прошептала я. — Не знаю, что случилось дальше.
— А как тебе такое: отец всаживает кол в сердце злой женщины, а отравленным чаем убивает ее доберманов? В этом случае обе наши идеи воплощены в жизнь.
Без колебаний, даже будто бы гордясь этим, его рука проскальзывает мне между ног и тяжелым грузом опускается на промежность.
— Папа…
— Тебе нравится, Джейн? — шепчет отец. — Тебе нравится такой конец?
Я не шевелюсь. Я притворяюсь, что это какая-то другая девочка, чье-то другое дрожащее тельце, а когда слышу, что дыхание отца стало глубоким и ровным, выскальзываю из-под одеяла. Я встаю с кровати, даже не скрипнув матрасом, бесшумно поворачиваю дверную ручку — и бегу. У подножия лестницы я спотыкаюсь и ударяюсь головой. По лицу течет кровь, когда я распахиваю входную дверь и босая выскакиваю в ночь — больше я не уверена ни в чем, даже в том, кто я или что я на самом деле.
Рано утром полицейский обнаружил меня во дворе у соседей и отвел домой. Он держал меня за руку, когда звонил в дверь. Открыл отец. На папе был его лучший костюм, и даже Джоли надел красивую рубашку на выход и пристегивающийся галстук.
— А мы только что звонили в участок, — просиял отец. — Чертовски быстро работаете!
Он шутил с полицейским, пригласил его выпить кофе. Он осмотрел порез на моем лбу и попытался вытереть запекшуюся кровь, но я отпрянула.
— Тогда сама, Джейн, — сказал он. — Иди наверх и умойся.
Я едва ползла по лестнице вместе с увязавшимся за мной Джоли, слушая, как отец разговаривает с полицейским.
— Мы не понимаем, в чем дело, — жаловался он. — Всему виной кошмары.
— Что он сделал, Джейн? — спросил Джоли, когда я захлопнула дверь ванной.
Я ничего не ответила, но разрешила ему посмотреть, как я обрабатываю порез бактином. Он подал мне пластырь. И я совсем не удивилась, что рана имеет форму креста.
Я сказала Джоли, что хочу в туалет, и вытолкала его за дверь. Потом снова заперлась и стянула через голову ночную сорочку. Разорвала ее на клочки и выбросила в мусорную корзину. С внутренней стороны двери висело зеркало, в которое смотрелась мама, когда наряжалась в ресторан или в кино. Я слышала, как внизу смеялся отец. Я вглядывалась в зеркало, ожидая увидеть очертания именно тех частей тела, которые ненавидела, — но я стояла перед зеркалом высокая, тощая, опустив руки вдоль тела. По незнакомому ритму биения сердца я ощущала, что стала другим человеком. И не могла понять, почему же в таком случае выгляжу точно так же?
43
Джейн
Я пообещала Ребекке, что она сама сможет распланировать наш день в Чикаго. Что касается меня, то у меня совершенно не было настроения. Прошлой ночью я почти не спала, и поскольку я ночью кричала, испугавшись кошмаров, Ребекка тоже не выспалась. Когда я проснулась, дочь сжимала меня в объятиях.
— Проснись, ну проснись же, — снова и снова повторяла она.
Когда я очнулась, то не стала рассказывать ей, что мне приснилось. Сказала, что крушение самолета. А утром, когда она принимала душ, я позвонила Джоли.
