Мы вместе смотрим на небо, как будто ждем чего-то.
— Знаешь, — говорит Ребекка, — мне кажется, ты держишься молодцом.
Я привстаю на локте.
— Правда?
— Да. Честно. А могла бы расклеиться… Ну, ты понимаешь? Стала бы постоянно плакать и не смогла вести машину.
— Не стала бы, — честно признаюсь я. — Я же должна заботиться о тебе.
— Обо мне? Я сама о себе позабочусь.
— Именно этого я и боюсь, — смеюсь я, но в моей шутке лишь доля шутки.
Несложно понять, что года через два-три моя девочка станет настоящей красавицей. В этом году в школе она прочла «Ромео и Джульетту» и важно заявила мне, что Ромео — тряпка. Он должен был хватать Джульетту и бежать с ней, проглотить свою гордость и устроиться работать в каком-нибудь средневековом «Макдоналдсе». «А как же поэзия? — удивилась я. — А как же трагедия?» И Ребекка ответила, что все это хорошо, но в настоящей жизни такого не бывает.
— Пожалуйста, — умоляет Ребекка, — у тебя опять вид задумчивой коровы.
Так бы и лежала целыми днями рядом с дочерью, смотрела, как она растет у меня на глазах, — но я убегаю от своих проблем, поэтому такой роскоши позволить себе не могу.
— Поехали. — Я локтем подталкиваю ее с капота. — Можешь высунуть голову в окно и закончить считать звезды.
Когда мы доезжаем до указателя Гила Бенд, почва под колесами становится кирпично-красной, с прожилками длинных ночных теней от кактуса. По обе стороны дороги простирается равнина, и кажется, что мы сможем разглядеть городок, но ничего, кроме пыли, не видно. Ребекка оборачивается на сиденье, чтобы удостовериться, что мы правильно прочли зеленый указатель.
— Ну и где поселок?
Мы проезжаем еще несколько километров, не замечая следов цивилизации. В конце концов я сворачиваю на обочину и глушу мотор.
— Всегда можно поспать в машине, — говорю я. — На улице довольно тепло.
— Ни в коем случае! Здесь водятся койоты и тому подобные звери.
— И это говорит девочка, которая собиралась сходить пописать в лес, где могут прятаться сумасшедшие?
— Помощь нужна?
Этот звук испугал нас — на протяжении трех с половиной часов мы слышали только собственные голоса. У окна со стороны Ребекки стоит женщина с растрепанной седой косой, свисающей вдоль спины.
— Машина сломалась?
— Простите. Если это ваши владения, то мы можем переставить машину.
— А зачем? — удивляется она. — Тут машин больше нет. — Она говорит, что мы приехали в индейскую резервацию в Гила Бенд (в меньшее поселение), и указывает на виднеющиеся вдали мохнатые бледно-лиловые холмы, которые на самом деле являются домами. — Километрах в десяти на восток резервация побольше, но туристы приезжают сюда.
Ее зовут Хильда, и она приглашает нас к себе.
Она живет в двухэтажном каменном доме, где воняет, как в общежитии, — как она объяснила, дом содержится на средства из федерального бюджета. Она оставила включенным свет, и лишь оказавшись внутри, я заметила, что женщина держит бумажный пакет. Я ожидаю, что сейчас Хильда достанет джин или виски — я много слышала о резервациях, — но она вытаскивает пакет молока и предлагает сделать коктейль для Ребекки.
Стены завешаны шерстяными ковриками всех цветов юго-западной радуги и разукрашены угольными набросками быков и ущелий.
— Что скажешь? — спрашиваю я Ребекку, когда Хильда уходит на импровизированную кухню-ванную.
— Честно? — уточняет Ребекка, и я киваю. — Поверить не могу, что ты оказалась в таком месте. Ты с ума сошла? Полночь, какая-то женщина, которую ты раньше в глаза не видела, подходит к твоей машине и говорит: «Привет, заходите в гости». К тому же она явно из индейцев. А ты просто подхватываешь свои вещи и идешь. А как же правило: никогда не брать конфеты у незнакомцев?
— Коктейль, — поправляю я. — Конфет она нам не предлагала.
— Господи!
Входит Хильда с плетеным подносом, на котором стоят три пенящихся стакана и лежат спелые сливы. Она берет одну и сообщает, что такие сливы здесь выращивает ее сводный брат. Я благодарю хозяйку и отпиваю из своего стакана.
— А теперь расскажите, как вы оказались среди ночи на Собачьей развилке.
— Вот, значит, куда мы попали. — Я поворачиваюсь к Ребекке. — Я думала, мы едем по шоссе восемь.
— Мы свернули с него, — отвечает Ребекка и поворачивается к Хильде. — Это длинная история.
— Мне некуда торопиться. У меня бессонница. Именно поэтому я бродила у Собачьей развилки в полночь. Только молоком можно унять изжогу.
Я сочувственно киваю.
— Мы из Калифорнии. Наверное, можно сказать, что мы убежали из дома.
Я пытаюсь смеяться, взглянуть на ситуацию с юмором, но вижу, что женщина, с которой я едва знакома, пристально смотрит на синяки на моих руках.
— Ясно, — говорит она.
Ребекка спрашивает, где ей можно прилечь, и Хильда, извинившись, уходит ставить в соседней комнате раскладушку. Из шкафа она достает подушки, а из буфета простыни с изображением персонажей из комикса «Мелочь пузатая».
— Ложись поспи, мама, — говорит Ребекка, сидя рядом со мной на небольшом диванчике. — Я тревожусь за тебя.
Хильда отводит мою дочь в спальню, и со своего места мне видно, как Ребекка ныряет под одеяло и облегченно вздыхает, словно человек, коснувшийся натруженными ногами приятной прохлады. Хильда продолжает стоять на пороге спальни, пока Ребекка не засыпает, а потом отходит, и я могу любоваться профилем дочери, искусно подсвеченным серебристым лунным светом.
10
Джоли
Милая Джейн!
Помнишь, когда мне было четыре, а тебе восемь, мама с папой повели нас в цирк? Папа купил нам маленькие фонарики с красными лучиками, чтобы мы могли ими размахивать, когда выйдут клоуны, и кучу арахиса! Скорлупки мы запихивали в карманы. Мы видели дрессировщицу, которая засовывала голову в пасть тигру, и акробата, который нырял в маленькую корзину, прыгая откуда-то с высоты, — я подумал, что там, возможно, и находятся небеса. Мы видели загорелых лилипутов, которые перепрыгивали друг через друга, катапультируясь с обычных детских качелей, вроде тех, что стояли у нас на заднем дворе, и мама нам строго-настрого запретила повторять подобные фокусы дома. Мама хваталась за папину руку, когда акробаты делали самые сложные прыжки, раскачиваясь на серебристой трапеции и зависая всего на мгновение в воздухе, как брачующиеся птицы, а потом перехватывали трапеции и разлетались в разные стороны. Я пропустил трюк, потому что был занят тем, что смотрел на мамину руку: как ее пальцы переплетались с папиными, словно им там и было настоящее место, и ее обручальное кольцо переливалось всеми известными мне цветами.
