В отсутствие Олега помешать политическим планам Добрыни никто не мог – на его стороне слишком многие, а те, кто против, не способны организовать серьезный протест.
Добрыня, если говорить откровенно, сам не знал, зачем связался с этими выборами. Почему бы не жить, как раньше жили? Без них? А не получается жить – не так все становится. Вроде бы все хорошо, но чувствуешь, как в то же время все уползает из твоих рук. Заманили кучу крестьян к себе, дали землю, дали инструменты, дали семена, даже коров и лошадей дали многим. Помогли по агрономической части. И что? Живут эти крестьяне по сути сами себе предоставленные и ни в какой власти вообще не нуждаются. А что, если война? Мобилизовать как? Ну это еще ладно, мобилизуем, если понадобится. А урожаем как заставить делиться с поселком? За семена и инструменты они быстро расплатятся, а дальше что? Продразверстка? Не пройдет номер… Покупать у них? А как? Своих денег нет, а если и будут, то на кой они им? Как обеспечить оборот денег между городом и деревней? Наладить выпуск ширпотреба, нужного крестьянам? На кой ляд им этот ширпотреб, они испокон веков натуральным хозяйством живут. Чем их завлечь?
Да кто ж его знает…
Промышленность строго заточена на военные заказы – гражданских товаров почти не выпускает, если не считать ерунды вроде гвоздей и невзрачной керамики. Хотя уже были удачные выплавки стекла. Лом, покопавшись в дисках Паука, какую-то краску придумал, с ней сделали партию унылых стаканов кроваво-красной окраски. Южный купчина, узрев эту посуду, уставился на нее, будто прыщавый подросток на обложку порнографического журнала, после чего предложил все купить. Добрыня, не будь дураком, для начала нескромно увеличил предложенную цену в сто раз. Но когда купец, не торгуясь, выложил требуемую сумму, понял, что сильно продешевил.
А ведь не в одних стаканах дело. Знаний у людей много, местным такое и не снилось. Добрыня посадил к Пауку пару помощников, те спешно переписывают все мало-мальски полезное, найденное на жестких и оптических дисках в центре катастрофы. Знания – главное сокровище. Но само по себе оно бесполезно, его еще надо интегрировать в местную действительность. Централизованно это делать неэффективно. Добрыня и его приближенные физически неспособны знать все. Совокупность умений народа неимоверно богаче, народ может горы свернуть, если дать ему возможность. Народ надо как-то заинтересовывать, чтобы люди не трудовую лямку послушно тянули, а проявляли инициативу. А как заинтересовать? Методов всего три: кнут, пряник и внешняя угроза.
Кнутом неэффективно – проверено историей. Внешняя угроза ослабла и не оправдывает военное положение. Остается пряник. Какой пряник? Да самый простой – деньги. Экономика сама поднимет нужных специалистов и прибыльные технологии. Власти останется лишь не дать погибнуть «фундаментальным специалистам». Допустим, те же электронщики, вряд ли они смогут разработать что-то вроде тех же высоколиквидных красных стаканов. Радиодетали аборигенам не продать, генераторы им вообще нежелательно показывать – технология стратегическая. Но развивать все это надо. Кто знает, может, еще при жизни Добрыни он увидит первый компьютер, собранный в этом мире. Нужно это землянам? Наверное, нужно. Значит, необходимо эффективное госрегулирование плюс свобода низов. Ну или почти полная свобода низов.
А сейчас что имеем? Худшую разновидность коммунизма: у кладовщика, имеющего доступ к дефициту, жизнь послаще, чем у заслуженных полководцев островитян. Люди, проливавшие кровь в сражениях, водившие за собой целые армии, живут ничуть не лучше того же Гарика Иванихина, заявившего раз и навсегда, что он пацифист и оружие в руки брать не может. Ни в одной из войн от него помощи не было – так и лепит горшки в мастерской, да и то из-под палки. Живет в такой же избушке, как и Олег, ест ту же еду, носит такую же одежду. Хотя насчет последнего у Олега все же получше. Но это разве меняет дело? Макс с Кабаном крестьянствуют, своими руками землю пашут, а лошадей им выпрашивать приходится, будто не заслужили.
Если поначалу, когда жили в постоянной опасности, эта уравниловка была оправданна (да и делить нечего было), то сейчас она стала источником напряжения. Людей нужно награждать соразмерно заслугам, иначе уродство получим.
Да много чего нужно. А Добрыня один, соратники не в счет. Все в конце концов на нем завязано. Не успевает обо всем думать и за всем следить. Наверное, где-то он ошибся, упустил время: надо было подобрать себе штат толковых помощников. Ведь без узаконенной преемственности, умри вдруг Добрыня, все развалится мгновенно – новый диктатор вряд ли оставит старую команду без изменений. И погибнут многие перспективные задумки. Возможно, безвозвратно – в их положении потерять легко, а вот найти…
Добрыня отвечал кому-то, что-то добавлял от себя, выслушивал мнения, но при этом не переставал думать о своем.
Прав он или нет в решении? Сможет ли новая форма правления удержать те нити, за которые он не смог ухватиться?
Решение уже принято, народ начал потихоньку расходится, а он все еще сомневается. Все от нерешительности и от растерянности. Не знает он, как дальше себя вести. Хорошо, что Олега нет, тот сразу обозвал бы его тугодумом или вовсе идиотом и потребовал бы оставить все как есть.
Может, это было бы и к лучшему…
Легче, наверное, миллионным городом управлять, чем парой тысяч людей, попавших в такие условия.
Добрыня, выпроводив остатки собравшихся, постоял с минутку на крыльце, любуясь звездами. Где-то среди них, возможно, он сейчас видит свое старое Солнце. Как же все просто там было…
И как скучно.
Спустившись с крыльца, Добрыня пошел вдоль избы, направляясь к дощатому сортиру. Он продолжал витать в облаках стратегических помыслов и не успел отреагировать на внезапное появление темной фигуры, выскользнувшей из-за угла. Удар по голове мгновенно выбил из головы все тревоги и заботы, бесчувственное тело растянулось на земле.
Здесь гораздо веселее.
* * *
Очнувшись, Добрыня одновременно осознал множество вещей.
Во-первых, у него болела голова. Похоже, ему по ней чем-то приложила та самая фигура, выскочившая из-за угла, будто черт из коробочки. Во-вторых, он лежал на чем-то твердом и неудобном, местами давящем в спину. В-третьих, на нем размещалось нечто тяжелое, мокрое, неприятно пахнущее, скрывающее обзор.
Нехорошее пробуждение.
Добрыня, изо всех сил скосив взгляд, попытался разглядеть что-нибудь за навалившейся на него преградой. Звезды вроде бы поблескивают вверху, а пониже их скрывает какая-то стена. И скрип под ухом ритмичный, хорошо знакомый.
Ба! Да это же уключины скрипят!
Раз скрипят уключины, значит, он в лодке, а стена это лодочный борт. И что все это значит? Если ему не померещилось нападение, то это означать может много чего. Похищение? Да кому он понадобился? Чай, не грудастая молодуха, чтобы перевозбудившиеся женихи воровали. Да и там все по симпатии обычно происходит, по голове веслом не глушат перед погрузкой. Бабы мужиков воровать не станут, у них другие методы. Кто же тогда на Добрыню польстился? Как-то не верится, что тайная секта мужеложцев-садистов сочла его симпатичным и избрала своей очередной жертвой.
