– Я сама-то себе объяснить не могу…
– Тогда потухни. А то мне даже кажется, будто ты все
это сама устроила, чтобы непринужденнее смыться на вольные хлеба.
– Ну конечно, – сказала Даша. – Очень мне
было интересно, чтобы вы с Дрыном на меня голую во всех ракурсах пялились… Всю
жизнь мечтала. А знаете, мы же буквально на пару минут разминулись с этими
самыми террористами, гнал бы Федя чуток побыстрее – и попали бы, как кур в
ощип… или во щи?
– Везет вам. Как утопленникам. И вот что… – он
понизил голос. – Генерал не зря заикнулся… Насчет чека…
– Что? – насторожилась Даша.
Воловиков мялся. Закусил нижнюю губу, пошевеливая усами. И
сказал почти равнодушным тоном:
– Понимаешь ли, Дарья, вот уже несколько дней ползет
слушок, что ты, как бы это, в ФСБ постукиваешь…
– Я?!
– Да ты глазами не сверкай. Умные не верят, да ведь и
дураков хватает…
– Кто воняет?
– Не знаю. Сама представляешь, как бывает, –
концов уже не найти, а слушок ползет и циркулирует. Так что учти… – Он
потоптался, неловко кивнул и зашагал прочь, бросив уже издали: – Паша поедет,
за тобой зайдет…
Она так и осталась стоять у окна. На душе было так пакостно,
что новая плюха, свист насчет ФСБ, как бы и не ощущалась вовсе.
Но Солнечный – это и точно трясина… Убиты отец и
четырнадцатилетняя дочь, десятилетнего мальчишку преступник то ли пожалел, то
ли посчитал мертвым, пацана пока что нельзя допрашивать. Местные сыскари
зацапали кавалера девчонки; как на беду, алиби у него не оказалось, а какие-то
хулиганские подвиги на нем давно висели, как почти на каждом вьюноше из
Солнечного, донельзя криминального райончика. И он, изволите видеть, быстренько
признался, что очень многих профессионалов не убеждает…
Она дошла до своего кабинета, распахнула дверь. Там царили
благодушие и полная идиллия. Мсье Флиссак что-то весело рассказывал, восседая
за Дашиным столом, Славка с Толей и скромно примостившийся в уголке сержант
Федя хохотали, дым стоял коромыслом.
– Праздник жизни? – хмуро спросила Даша.
Мсье вскочил, освобождая ей стул.
– Сидите, – сказала Даша, прошла по комнате и
уселась на свой излюбленный подоконник, уставилась на унылый внутренний дворик,
где стояли две машины ППС и радостно носилась выпущенная погулять чепрачная
овчарка. – Что примолкли?
– Чего-то вид у тебя… – сказал проницательный
Славка.
– Нормальный у меня вид, – отрезала Даша, чем себя
только выдала. – Нормальнее не бывает.
Она задумчиво смотрела на Флиссака – непринужденного,
естественного, веселого и обаятельного. Сияющего, как новенький рублик. Ну для
чего она французской разведке? Или хотят выяснить жуткую тайну – зарплату
шантарских сыскарей?
– Положительно, мадемуазель Дария есть не крепко
весела, – сказал француз с плутовской миной. – Быть возможно, это тут
дела кер… сердечный?
– Угадали, – сказала Даша без улыбки. – Ну
прямо как в воду смотрели… Как это по-французски будет «разбитое сердце» –
сакре кер?
– Уи…
– Вот, значит, помню… Натуральное сакре кер.
– Уж-жас! – сочувственно сказал француз. – И
ваш…
– Да нет, мой амант тут ни при чем. Просто взвалили
вдруг на нас одно дело… – она обвела взглядом всех остальных. – Ну,
соколы, поздравляю. Убийство в Солнечном – на наших могучих плечах. Вы уж
извините, мсье Флиссак, начались изрядные хлопоты…
– О, понимаю, я уже исчезать…
– Подождите, – сказала Даша. – У вас,
случайно, нет телефона комиссара Дюруа? Получила от него письмо, нужно
позвонить, поблагодарить, и спохватилась вдруг, что телефонов-то и не взяла в
свое время…
– О, разумеется! – Он достал изящный блокнот в
красной обложке с белым силуэтом Эйфелевой башни. – Вот этот – служба,
комиссариат. Этот и этот – дом.
Ни секунды колебаний, совершенно естественный тон, взгляд ни
на миг не вильнул… А собственно, даже если он и не писатель, почему он не может
знать комиссара? Шарахаешься вслепую, набиваешь синяки…
– А что пишет? – поинтересовался Славка, когда
француз колобком выкатился в коридор. – Опять, поди, замуж зовет?
– Ага, – сказала Даша. – Думаю вот, не
согласиться ли… Орлы, вы хорошо слышали, что я сказала про Солнечный?
Готовьте-ка себя морально, нынче же и приступаем. Что слышно из психушки?
– Доктор все еще не в кондиции, – доложил
Толя. – Только санитары отвернутся, он уже под кроватью засел и от убийц
отмахивается. Три грации его достают день и ночь…
– Понятно, – разочарованно кивнула Даша, сняла с
вешалки пуховик. – Настраивайтесь на Солнечный, а я исчезаю. Изучать
проблемы фотографии…
Глава 6
Забавы в парижском стиле
В таком бешенстве Даша Глеба еще не видела. Он держался, как
мужику и положено, не срываясь на истерики с матерщиной, но глаза от ярости
стали совершенно стеклянными. Сидел, привалившись к стене, смолил сигарету за
сигаретой и, судя по вдохновенно-озверевшему лицу, строил планы роскошной мести.
Увы, Даша прекрасно сознавала, что это не в его возможностях. Может быть, и не
в ее. Те, кто устраивает такие фокусы, попадаются редко.
Их час назад выставили на кухню, а в комнате шуровали гений
фотографии Паша Тимонин и двое узких специалистов-практиков.
Возглавлял все это предприятие мрачный и неразговорчивый
даже среди своих подполковник Граник, доверенное лицо Дронова, ведавший в
городском УВД едва ли не самой таинственной и законспирированной службой, в чью
задачу входило выявлять внедренки в собственных рядах – от «проводок» криминала
до агентуры «соседей». Естественно, столь увлекательное занятие в два счета
сделает мизантропом любого…
– Придется, наверное, все-таки заявления подать… –
сказала Даша осторожно.
– Да хоть сто, если надо, – махнул рукой
Глеб. – У тебя-то как, лопатками стенку чувствуешь, или не столь мрачно?
– Да вроде обошлось, – как можно беззаботнее
ответила она, чтобы не нагнетать трагедию. – Я все же, скромно говоря,
кадр не из бросовых. Спишут на милые забавы обрученных…
– Такое впечатление, что тут постарался осколок прежних
эпох. Когда по любой аморалке лупили из крупного калибра.
– Может, он и пытается такое впечатление
произвести, – сказала Даша. – Вокруг тебя в последние дни ничего
необычного не происходило?
– Кто знал? Я ж не присматривался, могли сто человек
следить…
– Нет, а вообще? Не обязательно – слежка.
Он старательно задумался, уставясь в потолок и шевеля губами
для лучшей концентрации мысли. Мотнул головой:
– Ничего такого не могу припомнить. Думаешь, меня
замажут? Как ни крути, а компромата не отыщешь. Ты у меня – единственная
порочащая связь, как оказалось…
