— Иди врать-то! — недовольно набычился
Макс. — Говори правду.
— А когда ты ко мне приперся через пятнадцать лет и
сказал про «Ассирийское наследство», я тебе поверил, — с горечью произнес
Маркиз. — А мог, между прочим, вообще не признаваться.
— Ты сам посуди, можно в такое поверить? —
закричал Макс. — Чушь какая!
— Я к тому говорю, что никто не знает, куда делась эта
проклятая богиня, и не найти статуэтку нипочем, — неожиданно спокойно
заговорил Маркиз. — А вот попытаться вычислить тех, кто подставил тебя и
меня, мы можем. Мне сдается, что если это не одни и те же люди, то все равно
они связаны между собой. У тебя положение аховое, но и мне несладко. Либо
бегать, как заяц, по всей стране, либо уезжать. Уезжать навсегда, честно
говоря, не хочу. Не люблю, когда меня выбора лишают.
— И что ты предлагаешь? — деловито спросил Макс.
Лола взглянула на него с удивлением — значит, поверил! А
она-то только собиралась взять его за руку и начать проникновенно убеждать.
— Нужно поставить «жучки» в их мобильные
телефоны, — сказал Маркиз, — но...
— Но ты не специалист, — докончил за него
Макс. — Это не беда — я специалист.
Ты сможешь достать необходимое оборудование?
— Нет проблем, были бы деньги, все достать можно.
Они сблизили головы и стали писать список на бумажной
салфетке.
Лоле было скучно. Она бросала томные взгляды на Макса и даже
один раз прижалась под столом к его ноге бедром. Макс никак не отреагировал,
зато Маркиз, улучив минутку, больно схватил ее за плечо.
— Не дури! — приказал он. — Сейчас не время.
И она поняла: шутки кончились, началась работа.
* * *
Американский армейский джип вылетел на пыльный пустырь
взбешенным иноходцем и затормозил, подняв пыль всеми четырьмя колесами и только
что не заржав.
Мощный мотор затих, пыль постепенно осела, и наступила
тишина.
Четыре человека сидели молча, не выказывая признаков
нетерпения. Четыре человека умели ждать. Их научила этому память поколений.
Память предков, год за годом, век за веком ровной рысью двигавшихся по
бескрайней степи на низкорослых крепких лошадях, предков, катившихся по степи в
кожаных пыльных кибитках, высматривавших в этой степи добычу или врага,
которого не всегда можно отличить от добычи.
Четыре человека в джипе были спокойны. Их плоские
желтовато-смуглые лица не выражали ни напряжения, ни нетерпения.
Их узкие зоркие глаза видели все, ни во что не вглядываясь.
На коленях у троих лежали американские армейские карабины, четвертый не был
вооружен.
Прошло еще несколько минут, и на пустырь неспешно въехал
тяжеловесный черный «мерседес». Медленно подкатившись к середине пустыря,
«мерседес» остановился, и не успел еще затихнуть мотор, двери распахнулись,
выпустив коренастого смуглого человека с черными как смоль вьющимися волосами.
Пройдя половину пути до джипа, черноволосый остановился.
Остальных людей в «мерседесе» видно не было из-за тонированных стекол, но
невольно чувствовалось их присутствие, их напряженные, внимательные взгляды.
— Эй, Киргиз! — окликнул черноволосый, простояв с
полминуты. — Что, так и будешь сидеть? Выходи, поговорим.
Дверца джипа легко распахнулась, и на пустырь выпрыгнул
невысокий худой человек с жидкими обвислыми усами — тот четвертый, который не
был вооружен.
— Кыто ты такой? — спросил он
черноволосого. — Я должен был встречаться зыдесь с Толстым.
Черноволосый полез в карман — при этом в джипе послышался
металлический звук передернутых затворов — и бросил перед Киргизом на землю
желтый сальный кругляшок.
— Вот тебе ухо Толстого, — сказал он с хищной
усмешкой, — остальное взяла богиня.
— Я слышал о том, что у вас тыворится, —
проговорил Киргиз после недолгого молчания, — но думал, что это сыказки.
Ты кыто?
— Я — ассириец, — гордо ответил
черноволосый, — слуга богини. Рука великого жреца.
— Ты шесытерка. Я не буду с тобой разыговаривать. Пусть
выйдет тывой хозяин.
— У меня нет хозяина! — Ассириец выпятил
грудь. — Ассирийцы не рабы! Ассирийцы — владыки земли! Мы служим богине, а
великий жрец — ее уши и уста!
— Мыного говоришь, — Киргиз поморщился, — я
тебя не зынаю, я твоего хозяина не зынаю. Должен был сы Толстым встретиться,
Толстого нет — разыговора нет.
— Зря ты, Киргиз, так со мной разговариваешь, — в
голосе Ассирийца послышались угрожающие интонации, — ты думаешь, к Монголу
пойдешь? Думаешь, к Шубе пойдешь? Вот твой Монгол, вот твой Шуба! — Он
бросил на землю перед Киргизом еще два желтых обрубка.
— Что, думаешь, самый кырутой? — Киргиз хищно
оскалился, жилы на его тощей шее напряглись. — Мы таких кырутых ломали!
Говорю, шесытерка, хозяина зови, хочу погылядеть на него!
— Великий жрец не разговаривает с людьми низкой
крови! — надувшись от спеси, ответил айсор. — Его могут слушать
только ассирийцы!
— Пусть тывой хозяин хоть сы жабами разговаривает, хоть
сы собаками! — огрызнулся Киргиз и повернулся, чтобы уйти.
— Стой, Киргиз! — крикнул ему в спину
ассириец. — Стой, если не хочешь познакомиться со златолицыми!
— Ты меня не пугай! — резко обернулся Киргиз,
оскалив кривые волчьи зубы. — Я тыбя голыми руками разорву! Я тыбя зубами
загырызу! Я ныкого не боюсь! А если вы, беспрыдельщики, засаду сыделали,
перестреляете нас — где вы товар будете искать?
— Вот-вот, — подхватил ассириец, кстати, о товаре.
Ты товар привез, деньги тратил, время тратил, рисковал — кому этот товар
отдашь? Огромные, между прочим, деньги у тебя повиснут! Ты тоже небось не сам
по себе, за тобой твои баи киргизские стоят, они тебе этого не спустят! Так что
лучше бы ты, узкоглазый, со мной по-людски поговорил.
— Я сы тобой, шесытерка, говорить не буду! —
Киргиз отчетливо щелкнул зубами. — Я Толстого зынал, Монгола зынал, Шубу
зынал, я Кривого зынаю — тебя не зынаю и зынать не хочу!
Он легкой устойчивой походкой человека, больше привыкшего к
лошади, чем к машине, вернулся к своему джипу. Дверца захлопнулась, мотор
взревел — казалось, раздалось конское ржание, — и, вздыбив пыль всеми
четырьмя колесами, джип сорвался с места.
— Кривого он, говоришь, знает? — проговорил мрачный
высокий человек с длинными черными волосами, который сидел на заднем сиденье
«мерседеса» и внимательно слушал разговор на пустыре. — Будет тебе Кривой!
Сидевший рядом с ним худой высокий айсор с нервным лицом,
изуродованным длинным змеистым шрамом, посмотрел на великого жреца и
проговорил:
— Зря мы отпустили этого кочевника.
