— Кого? — переспросила старуха. — Здесь таких
нет!
— Леню! — заорал Макс еще громче. — Маркова
Леню! Скажите, Максим Белов!
— Кого? — снова переспросила старуха, теперь Макс
готов был ее убить.
— Лени Маркова нет? Скажите, Максим Белов спрашивает!
— Леню? — Зинаида наконец разобрала. — Леня
здесь... Ленечка! Тебя к телефону... Как — нету? Вот же ты... Тебя какой-то
Белов спрашивает...
На какое-то время в трубке воцарилась тишина, а потом
раздался голос Леньки, знакомый, но удивительно настороженный:
— Максим! Это правда ты?
— Ну я! А ты что — не узнаешь меня?
— А какого цвета были лапы у Робсона?
— Белые, — нисколько не задумываясь, ответил
Макс, — черный он был, как Поль Робсон, только лапы белые.
— Максим, и правда ты! — Голос Леньки стал не
таким напряженным. — А я тут, понимаешь, в таком водовороте — всего
пугаюсь. К телефону не хотел подходить, только когда узнал, что ты... Я
вообще-то в этой квартире редко бываю, сейчас ненадолго зашел...
— А у меня только этот номер и был, значит, такая наша
судьба была — пересечься...
— А ты сейчас в Питере? По делам, что ли?
— Можно сказать, что и по делам, — осторожно
ответил Макс.
— Ты извини, — замялся Ленька, — мне,
понимаешь, бежать надо, у меня и правда дело серьезное.., земля под ногами
горит.
Скажи, как позвонить тебе?
— Ха! — ответил Макс. — Мы с тобой, похоже, в
одинаковом положении. У меня тоже земля под ногами горит, и даже звонить мне
лишний раз небезопасно. Ленька, мне очень нужно.., давай встретимся в том
месте.., помнишь, где на льду играли?
— Где ты меня из проруби вытащил? — проговорил
Леня очень серьезно, поняв намек — дело у Макса такое важное, что он даже
сослался на то, что Леонид обязан ему жизнью. Такое другу лишний раз напоминать
не будешь, если совсем не припекло!
— Все понял, через полчаса успеешь?
— Успею, — коротко ответил Макс.
* * *
На набережной Фонтанки встретились два человека, не видевшие
друг друга пятнадцать лет. Один — по-западному небрежно элегантный, в мятых
свободных джинсах и легкой куртке, серая английская кепка на рыжих волосах, но
весь этот европейский стиль подпорчен пятнами красноватой глины; видно, что
господин где-то хорошо приложился к российской землице, приобщился, так
сказать, к корням. Второй — похудее и порке в плечах, одет нарочито незаметно,
в полинялые джинсы и неброский свитер.
Встретились, обнялись, отстранились, чтобы рассмотреть друг
друга, сличить с прежним, смириться с переменами.
— Отлично выглядишь, Максим! Свободный мир явно пошел
тебе на пользу! — Маркиз смотрел на старого друга, чуть склонив голову
набок. — Только откуда эта грязь на фирменном барахле? Валялся в канаве по
пьяному делу?
— В канаве, твоя правда. Только не по пьяни, Ленечка, а
от снайпера прятался, жизнь свою спасал. В таком положении не то что в канаву —
в дерьмо плюхнешься, не раздумывая.
— Ну-ну, — вздохнул Маркиз, — раз ты в таком
виде, то делаю вывод — тебе даже переодеться негде. Чего стряслось-то? Приехал
туристом, завели в подворотню, набили морду и отняли бумажник?
— Ты, мой милый, плохо обо мне думаешь, —
укоризненно проговорил Макс. — Разве я похож на человека, который пойдет с
неизвестным злодеем в подворотню? И уж тем более я не похож на человека, у
которого так просто можно отнять бумажник.
— Это верно, — кивнул Маркиз, приглядевшись к
другу — широкие плечи, развитые мускулы, в хорошей форме, в общем.
— Приехал я в Россию не как турист и не на родные осины
поглядеть, уж извини, — Макс говорил очень серьезно, — приехал я по
делам. Приехал я, сопровождая выставку «Ассирийское наследство». Знаешь про
такую?
Леня смотрел на Макса сузившимися глазами и думал: «Что это
— подстава? Вдруг откуда-то прямо на голову сваливается Максим Белов, с которым
мы не виделись пятнадцать лет, и сразу же начинает разговор про ассирийскую
статуэтку! Так не бывает...»
— Вот смотри... — Макс достал визитку и еще
какие-то документы. — Я — ответственный за безопасность коллекции. Нанял
меня лично сам господин барон Гагенау.
«Самое милое дело, — думал Маркиз, — появляется
друг, с которым мы давно не виделись, просит помощи, я веду его в свою
квартиру, про которую никто не знает, и — конец, через пять минут приезжают
туда люди заказчика и наша с Лолой песенка спета. Но есть два момента:
во-первых, Максиму совершенно лишнее было заговаривать про Ассирийское
наследство», а во-вторых, если они знают телефон квартиры, то, стало быть,
знают и адрес. И тогда вовсе незачем подсылать Максима ко мне — просто приезжай
да бери нас с Лолой тепленькими..."
— Что ты молчишь? — спросил Макс. — Ты мне не
веришь?
Леня поглядел на мутную воду реки Фонтанки. Вон там, ближе к
тому берегу, была тогда та злополучная прорубь.
Что ж, долги надо платить, даже если это связано с риском
для жизни. Ведь тогда зимой Максим тоже рисковал: лед мог треснуть, и тогда они
утонули бы оба.
— Ну вот что, — решительно начал он, — будет
у нас долгий разговор. В кафе или ресторан в таком виде не пустят. — Он
показал на пятна грязи у Макса на рукаве. — А в какую забегаловку пустят —
там поговорить спокойно не дадут. К тому же ни тебе, ни мне сейчас светиться в
городе, я так понимаю, незачем.
— Правильно понимаешь, — кивнул Макс.
— Значит, по русскому обычаю, берем бутылку водки,
жратвы всякой и идем ко мне.
— Отчего же водку, а не коньяк, к примеру? —
рассмеялся Макс.
— Оттого, что жрать хочется, а коньяк только лимоном
закусывают! Ты это... — Он помедлил. — Там Зинаида одна в квартире из
старых жильцов осталась, так ты ей не признавайся. Она видит да и слышит плохо,
ты проскользни тихонько в комнату, чтобы она не узнала. А то пойдут разговоры —
куда да откуда...
— Ну надо же, жива старушенция, — улыбнулся
Макс, — а как мы с ней воевали...
— Теперь ко мне хорошо относится, — признался Леня, —
я подкармливаю бабку иногда, когда прихожу, жалко ее, совсем одинокая. Кота
нового не заводит, говорит — помру, соседи его на помойку выгонят...
Они зашли в магазин, но сначала Не в продуктовый, а зачем-то
в промтоварный.
Леонид быстро выбрал там джинсы, куртку и свитер, причем все
вещи были женские.
Потом прихватили кое-что из мелочей, потом уже пошли за
продуктами.
Макс очень удивился, обнаружив в старой комнате Леньки
девицу в расстегнутом халате, валявшуюся на неубранной кровати.
