– И снегоступов нет… – тяжело вздохнул пиромант и начал пробираться по сугробу следом.
– Так сделай! – подколол его Шумов.
– Нет, ты точно сейчас свой пакет потащишь!
– Заткнитесь!
Обратная дорога показалась короче. То ли ориентиры время от времени знакомые на глаза попадались, то ли возвращаться всегда проще. Знаем ведь уже, что леса можно шибко не бояться. В прошлый раз тут и вовсе ничего особо опасного на пути не встретилось. Это уже как на дорогу вышли, приключения начались. Как ни крути, страшнее человека зверя нет.
Правда, была еще Граница. Как вспомню – так вздрогну. Ночь среди дня. Ледышки звезд на черном бархате неба. И холод, дикий холод, пронизывающий до самых костей.
Длись переход чуть дольше – точно там бы и остались.
А так выскочили на другой стороне поля закоченевшие, но счастливые и сразу побежали дальше в довольно жалкой попытке хоть немного согреться. И пусть глубокий снег мало способствовал ускоренному передвижению по пересеченной местности, темп мы держали хороший, и у меня в итоге даже забрезжила надежда вернуться к Чертову провалу засветло.
Вернемся, почему не вернуться? Если по пути, конечно, не загнемся. Это я еще более-менее нормально себя чувствую, а вот на парней смотреть страшно. Алекс весь потом обливается, да и бледный, будто простокваша, а у пироманта разве что дым из ушей не валит. Как бы самовозгорания не случилось.
– Долго еще? – первым не выдержал Шумов. Он зачерпнул пригоршню снега, отправил ее в рот и сморщился. – Не могу больше!
– Немного уже осталось. – Я вытер вспотевшее лицо и тяжело вздохнул. – Помните овраг? Скоро к нему выйдем.
– Да ну? – удивился Напалм. – Быстро мы сегодня.
– Там после еще столько топать! – взвыл Шумов.
– Ты чего? Совсем, что ли? Полчаса – и на месте!
Отвлекшийся на разговор пиромант не заметил протянувшуюся меж деревьев колючую лиану и зацепился за нее штаниной. Чуть не упал, выругался и оторвал с соснового ствола щепоть страхогона.
– Дернем? – предложил он Алексу.
– Какой дернем? – разозлился я. – Все Вере расскажу!
– Можно подумать, можно подумать, – пробурчал Напалм, выкинул скатанный в комочек мох и неожиданно замер на месте: – Стойте! – Парень зажал ладонями виски и зажмурился. – Что за хрень?!
– Ты чего? – насторожился я и завертел головой по сторонам.
Елки, сосны, сугробы. На снегу расшелушенные шишки, на ветках нетронутый снег. Следы только птичьи. Ничего подозрительного.
– Голова! – простонал пиромант и сжал правую руку в кулак, но вырвавшийся из него оранжевый язык пламени моментально погас. – Не могу! Глушат!
И вот тут накрыло и меня. Сознание враз заполнил «белый шум», мысли понеслись вскачь, в глазах замелькали серые точки. Но самое главное – в раскинувшейся вокруг меня сети предвидения начали появляться белые пятна. А потом – раз! – и ясновидение померкло, сделавшись лишь бледной тенью самого себя.
– Глушители! – пробормотал ухватившийся за сук Напалм, и его начало рвать.
– Вы чего? – ничего не понимая, всполошился Алекс. – Что случилось-то?
– Беги! – Я шагнул в сторону и едва не упал. Тело слушалось все хуже и хуже, ноги подгибались, сердце колотилось как сумасшедшее. И голова… так сильно голова не раскалывалась даже после самого тяжелого перепоя. Будто кто-то в один миг превратил меня в сказочного Страшилу с мозгами из отрубей и булавок. И вот эти булавки…
– Стоять!
Меж деревьев мелькнуло какое-то белое пятно, и, повалившись на снег, я незамедлительно юркнул под еловую лапу. Напалм вскинул руки и сотворил тусклый огненный огонек размером с шарик для настольного тенниса, но тут протрещала короткая очередь, и он повалился в сугроб.
– Не стреляйте! – завопил Алекс и поспешил поднять над головой пустые руки.
А вот я время терять не стал и рванул прочь. Спотыкаясь и увязая в сугробах, вломился в густой ельник, и сзади сразу же загрохотали выстрелы. На голову посыпалась сбитая пулями хвоя и кора, но, петляя и пригибаясь к земле, мне удалось проскочить опасное место и углубиться в лес.
Постепенно головная боль начала стихать, ясновидение понемногу развернулось в полную силу и все же в нем продолжали зиять прорехи. Нет, возвращаться сейчас за парнями нельзя. Так я им ничем не помогу…
Чтоб вас!
Выругавшись, я продрался через ельник и неожиданно потерял равновесие. Земля ушла из-под ног, перед глазами мелькнули верхушки сосен и узкая полоска неба. Покатившись по склону столь некстати оказавшегося на пути оврага, я со всего маху приземлился в глубокий сугроб и замотал головой, пытаясь прийти в себя.
Выбрался из снега, нашел взглядом валявшееся неподалеку ружье и вдруг насторожился, спиной ощутив чье-то чужое присутствие.
Именно – спиной. Ясновидение промолчало!
– Медленно обернись, руки держи так, чтобы я их видел.
– А стоит ли? – вздохнул я, не сдвинувшись с места, и оглянулся через плечо.
Парень в маскхалате и закрывавшей лицо маске с прорезями для глаз стоял метрах в десяти и целился в меня из автомата. Но для ясновидения он по-прежнему оставался белым пятном. Будто какие-то колдовские ножницы вырезали его из мироздания. Но ведь так не бывает! Не бывает!
– Быстро!
– Вы кто? – Я облизнул разбитую при падении губу и, пользуясь тем, что стою к парню боком, незаметно высвободил правую руку из меховушки.
Бандитам здесь точно делать нечего. Выходит, очередные конкуренты пожаловали. И как быть? Перед глазами мелькнул повалившийся в снег Напалм, и сдаваться сразу резко расхотелось. Грохнут.
Да и сто тысяч! Сто тысяч золотом!
– Руки за голову! – дал петуха явно совсем молодой парнишка. – Считаю до трех и открываю огонь на поражение!
– Последний вопрос, – осторожно расстегнув кобуру на поясе и нашарив рукоять пистолета, откашлялся я, – пять сорок пять или семь шестьдесят два?
– Чего?!
И почему жизнь так несправедлива? Почему должны умирать молодые, полные сил люди, у которых все только начинается? Какой в этом смысл?
Но таков уж звериный лик естественного отбора. Нам ли, видавшим виды циникам, об этом не знать…
– Лучше бы, конечно, пять сорок пять…
И, взводя большим пальцем курок, я вскинул руку с пистолетом и поймал на мушку белое пятно маскхалата. В тот же миг загрохотал автомат; висевший на цепочке амулет холодом обжег грудь, пули выбили фонтанчики снега из сугроба позади меня. Волосы на затылке в один миг стали дыбом, и я открыл ответный огонь.
Раз-два!
Сгоревший амулет осыпался ледяным крошевом – семь шестьдесят два, мать его! – но выронивший автомат парень уже повалился, запрокидываясь на спину, в снег; на груди у него по белой материи маскхалата начало медленно расползаться одинокое кровавое пятно. Вторая пуля ушла в молоко.
