Открывшая дверь Вера оказалась уже готова к выходу, и с желанием позавтракать пришлось распрощаться. Одно утешило: рюкзак свой она с утра успела перебрать и он уменьшился в размерах раза в три. Это что ж она такое из арсенала домой тащила?
Я закинул рюкзак на спину, подхватил свою винтовку и начал медленно спускаться по лестнице. Вера со снайперской винтовкой и моей сумкой запрыгала по ступенькам следом. Сколько ж энергии у человека! Я еле ноги переставляю, а ей хоть бы что.
Свернув на Тополиную аллею, мы пошли к проспекту Терешковой. Тьфу-тьфу-тьфу, но опоздать не должны.
Людей на улице заметно прибавилось, и я то и дело ловил на себе любопытные взгляды. Ну что за народ у нас такой? Ты вот дворник, ну и убирай себе мусор, не глазей по сторонам. Ты коробейник? Расставляй товар на лотке, не надо на меня пялиться. Каменщик, служивый, маляр, нечто неопределенной профессиональной принадлежности — займитесь уже делом! Достали все. Или, может, они бабы в камуфляже не видели? Да видели, не раз видели. Работать просто не хотят. И только клевавшие носом работники городского крематория, проехавшие мимо на муниципальной труповозке, даже не посмотрели в нашу сторону. Молодцы. Чтоб вам зарплату прибавили.
Припекать начало уже после того, как мы вышли на проспект Терешковой и миновали перекресток с Южным бульваром. Точно говорю: запаримся мы сегодня. А ночью продрогнем. Лично я в таких температурных перепадах ничего хорошего не вижу. Уж если жара, то жара, а если холод, то лучше не надо. Пусть лучше жара будет. Палящее солнце, теплое море, горячий песок. Холодное только пиво.
— Молоко, — прочитала на стоявшей в тени бочке Вера и толкнула меня в бок, не дав окончательно заснуть на ходу. — Это действительно молоко продают?
— А что еще? — пробурчал я, оглядев длинную очередь.
— В Форте коровы есть? — удивилась девушка.
— Зачем? С хутора какого-нибудь привезли, — предположил я. — Хотя запросто и с Лукова могли.
— Сейчас бы парного, — мечтательно протянула Вера.
— Мне, городскому ребенку, вас, деревенских, не понять, — усмехнулся я и резко обернулся.
Очередь, взмыленная продавщица, скучающий дружинник, блаженно уставившийся в лужу нарк, еще один, прилипший к забору. Не то. Продающий пирожки колченогий старик, разложивший скобяную мелочевку перед собой китаец, мрачно наблюдающий за ним молодой парень с вышитой на куртке шестерней. Снова не то.
Я немного успокоился, но тут мое внимание привлек стоявший недалеко от молочной бочки пожилой мужчина, лицо которого в лучах утреннего солнца казалось немного синеватым. По всему видать, что приезжий: короткая куртка мехом наружу, на поясе длинный тесак, высокие сапоги. С шеи на цепочке с толстыми металлическими звеньями свисает амулет в виде вписанной в круг восьмиконечной звезды. Нет, точно не он.
Неужели показалось? Ведь почувствовал же чей-то взгляд.
Вот оно! Присевший на корточки завязать шнурок поджарый парнишка был определенно мне знаком. Как его… Коста? Случайно коммунар на меня наткнулся или как?
Коста завязал шнурок и, не взглянув в мою сторону, встал в очередь за молоком.
— Что с тобой? Заснул? — дернула меня за рукав Вера. — Пошли.
— Пошли, — согласился я. — Пошли…
И чего коммунару от меня понадобилось? Или это случайная встреча? Ага, да скорее рак на горе свистнет, чем Коста молоко по утрам покупать начнет. Ладно, надеюсь, никого больше из этой шайки никогда не встречу.
Мы дошли до начала проспекта и уже свернули к пропускному пункту, когда стал слышен гул толпы. Изредка его перекрывали неразборчивые выкрики в громкоговоритель. Митинг там, что ли?
— Эй, уважаемый, что стряслось? — окликнул я мужика, катившего перед собой тележку с обрезанной и укрепленной полосками жести коробкой из-под холодильника. Тот только махнул рукой и выматерился. Это что за дела еще?
Решив не выяснять отношений, я поправил врезавшиеся в плечи лямки рюкзака и зашагал быстрее. Ничего, скоро сами все увидим, до пропускного пункта метров полтораста осталось. Вот сейчас комендатуру обогнем и пришли уже. Но ситуация начала проясняться даже раньше, чем я надеялся.
На углу кучковался десяток бойцов комендантского взвода в полной боевой выкладке: шлемы с пока еще поднятыми зеркальными забралами, бронежилеты, высокие щиты со вставками из бронестекла, телескопические дубинки, колдовские жезлы «Слезогона» и «Забвения», короткие пистолеты-пулеметы.
На другой стороне улицы на тротуаре припарковался автобус Дружины со вставленными вместо окон листами фанеры и синей полосой по всему борту. Два дружинника от нечего делать развлекались, обыскивая то ли в умат пьяного, то ли обдолбанного парня. Тот тупо мотал головой и никак не мог понять, чего от него хотят.
— Что происходит? — обеспокоенно спросила Вера.
— Сейчас все сами увидим, — тяжело вздохнул я, предчувствуя, что ничего хорошего нас впереди не ждет.
И действительно, разворачивавшиеся на площади между зданием комендатуры и пропускным пунктом события относились к разряду тех, про которые так и хочется сказать: «Глаза бы мои на это не смотрели».
Длинная очередь желавших покинуть Форт огибала площадь по правому краю, счастливчики, сумевшие проехать через ворота из-за городских стен, пробирались с левой стороны, а прямо посередине кое-как сдерживаемая солдатами гарнизона и дружинниками бурлила толпа человек в двести-триста. Точнее не человек, а уродов. Перекошенные фигуры, изувеченные лица, неестественно резкие движения, сочащиеся слизью гнойники, вывернутые суставы и скрюченные конечности ясно на это указывали. Да еще и лозунги скандируют под стать: «Мы тоже люди!», «Позвольте нам жить!», «Мы не виноваты!» Кроме вполне понятных призывов над толпой качались картонки с надписями типа: «Не трогайте наш дом!», «Наш дом — наша жизнь» и «Нет геноциду».
Оставляя свободным только путь для отступления к проспекту Терешковой, толпу с трех сторон ограничивали выставленные железные ограждения. Конечно, уродам не составило бы труда снести сваренные из нетолстых железных труб конструкции, но сразу за ними выстроились шеренги дружинников и бойцов гарнизона, которые только этого и ждали.
— Разойдитесь, немедленно разойдитесь, — монотонно бубнил вышедший на балкон комендатуры офицер гарнизона. — Проведение митинга не согласовано с Городским советом и мешает нормальному дорожному движению. Разойдитесь, иначе будут применены спецсредства.
Спецсредства — это запросто. А самое верное спецсредство, которое находится на вооружении у сил правопорядка, — это дубинки. И большинство этих самых сил уже не прочь ими воспользоваться. Особенно те, кто в первых рядах оцепления. Спецсредства — это как не фиг на фиг. А вот мозгами пошевелить…
Толпа ответила на призыв свистом. Сначала вразнобой, а потом в едином ритме уроды начали скандировать: «Оставьте нас в покое!», «Оставьте нас в покое!», «Оставьте нас в покое!»
