Андреа слушает, прикрыв глаза.
– Нет, здесь неправильная концовка. Должен быть короткий, отрывистый звук. Заглуши ноты, сделай стаккато.
А какие приемы в технике дирижеров? Марат говорил, он преподавал какое-то время… Интересно, он был строгим педагогом?
– Ты списала себя в тираж?
Нагрянувшая без приглашения Алла становится свидетелем учительских потуг Андреа. У нее временное затишье в личной жизни, и, как обычно в такие периоды, она направляет свою кипучую энергию на составление развалившихся пазлов судьбы подруги в единую картину.
– Нет, пытаюсь освоить новую профессию.
– Гитаристка, переводчик, дизайнер, учительница музыки… Что дальше?
– Не знаю, может, пойду в сторожа.
– Вот. Правильно. А потом, как это у сторожей принято, с места в карьер – в Америку.
Как он там, ее сторож, в Америке? Или не в Америке… Где он сейчас? Над какими оркестровыми ямами взметается его дирижерская палочка?
– Хочешь поехать со мной на выставку кошек? – Андреа расчесывает Эрфана и вполуха слушает ученика. Сережа делает заметные успехи, и она уже позволяет себе иногда расслабиться. У учителей так бывает: привыкшие к достойным ответам отличников, они уносятся в свои мысли и отдыхают от нелегкого воспитательного труда, пока вызубренный материал отскакивает от зубов умника.
– Вы будете выставлять Эрфана?! – Понятное удивление. Даже полному профану нет необходимости объяснять, что никаких дворянских корней кот Андреа не имеет.
– Ага. Тебе надо повторять арпеджио. Нечисто звучит, смазываешь звуки. Ладно, щипка на сегодня достаточно. Давай потренируем расгеадо. Сыграй, к чему душа лежит.
Сережа наигрывает Высоцкого, Андреа не возражает. Конечно, здесь важны стихи, а не музыка. И такой игрой основы фламенко не выучишь, но для тренировки боя Высоцкий подойдет. Сережа знает много песен Владимира Семеновича. Наверное, их любит его мама. Андреа поглаживает котенка и подпевает:
…Я не люблю себя, когда я трушу,
Обидно мне, когда невинных бьют,
Я не люблю, когда мне лезут в душу…
– Я купила Эрфану родословную. Он теперь европейская короткошерстная кошка.
– Думаете, не догадаются? Там ведь эксперты сидят. – Сережа отставляет гитару и недоверчиво разглядывает развалившегося на коленях хозяйки беспородного кота.
– Ну, наверное, если будут конкуренты, – нехотя признает Андреа, – приза нам не видать. Но если он будет один такой породы, то медаль у нас в кармане. Так поедешь со мной?
– Не… Я, если честно, собак больше люблю.
Собак Андреа тоже любит. Как там Мила? Хорошо ли о ней заботится неизвестная женщина? И кто эта женщина?
– Я видела афиши, Анди, – Пас возбужденно кричит в трубку так, что Андреа невольно отводит ее от уха. – Дирижер М. Айданкулов. Это он?
– Он.
– Хочешь, я схожу на концерт?
– Сходи.
– Была?
– Была.
– И не звонишь?! Ну? Как? Рассказывай!
– Отлично дирижирует, хороший оркестр, великолепная музыка.
– И это все?
– Все. – Андреа кажется, что она видит, как сестра краснеет и отводит глаза.
– Пас!
– Это правда все!
– Пас!!!
– Ну хорошо. Я прошла за кулисы. С трудом, но прошла. Нашла его гримуборную. А там – какая-то развязная девица у него на коленях. Что ты смеешься?
Андреа вспоминает маляршу Тоню.
– Если развязная и на коленях, то ничего серьезного. Ты разговаривала с ним?
– Да. Знаешь, он, по-моему, обрадовался. Спросил про всех наших. Он помнит имена всех моих детей, представляешь?! Но… – Пас мнется.
– Договаривай.
– Он ни слова не спросил о тебе.
– Ни слова? – С надеждой.
– Ни слова. – Понуро и удрученно.
– Это же замечательно!
– Я всегда знала, что ты ненормальная!
Сестра швыряет трубку, а Андреа улыбается. Она, как никогда, уверена в здравости своего рассудка. Марат гордый, поэтому и не спросил. А не спросил, потому что ему не все равно. Я тоже люблю тебя, Марат!
– Вот. – Секретарь начальника Лидочка протягивает Андреа приглашения в демонстрационные залы двух французских фабрик. – С тех пор, как мы начали осваивать новые рынки, – сокрушенно жалуется девушка, – меня годами не бывает дома.
– Что ты жалуешься? Полмира с шефом объездила за полгода. Раньше только Испанию и видела.
– Я устала.
– А куда ехать-то?
– В Лион.
– Хочешь, я поеду?
– Ты?! Ты же всегда отказывалась.
– А теперь передумала.
Как знать, может, на одной из афишных тумб площади Беллькур ее тоже подстерегают слова «дирижер М. Айданкулов»?
– Как тебе Лион? – со знанием дела спрашивает Зоя. – Я там еще не была.
– Город как город.
– Что там интересного?
Афишные тумбы пестрят не теми фамилиями.
– Ничего.
– Ну, что-то там все-таки происходит? – Зоя растеряна. Обычно Андреа всегда оживляется, если речь заходит о памятниках архитектуры, музеях, достопримечательностях.
– Ничего особенного. Осень.
Осень лишь только осушила бокалы, поднятые в честь долгожданной победы над «бабьим летом», а зима уже наступает ночными заморозками. Первый снег выпадает, как всегда, неожиданно. Город просыпается, начинает суетиться, спешить, готовиться к новогодней лихорадке. Андреа живет в привычном для себя графике: работа, уроки с Сережей, заботы об Эрфане, встречи с подругами, воспоминания, воспоминания, воспоминания…
Раз в месяц расклейщики афиш меняют анонсы. На стенде, что на автобусной остановке возле работы, обычно рекламируют спортивные состязания и рок-концерты. Но сегодня там другой плакат. Андреа с волнением перечитывает: «Пако де Лусия и его секстет». На афише знакомый профиль, обнимающий гитару, смотрит на танцующую свою драму андалуску. Андреа не может оторваться от плаката, пропускает маршрутку.
– Я тоже хотела быть такой, – тихо раздается сзади.
Андреа оборачивается. Девочка не сводит взгляда с танцовщицы фламенко.
– Наташа! Где ты была? Почему не приходила? Я так ждала тебя!
Из-под надвинутой на лоб шапки Андреа сверлят колючие, недоверчивые глаза.
– А я, знаешь, переборола свой страх.
Взгляд немного теплеет, и уже через несколько молчаливых секунд черные раскосые бусинки буквально обрушивают на женщину жгучие искры надежды.
