Петтифер высказался с большей прямотой. После обеда я зашла на кухню помочь ему с посудой, и он не постеснялся в выражениях.
— Что это вы вздумали уезжать, не успев приехать, расположиться, как следует познакомиться с командиром! Это дело не мое, но не ожидал от вас!
— Я вернусь. Я же сказала, что вернусь.
— Ему восемьдесят лет. Он не вечен. Как вам понравится — приехать, а его уже нет? Умер и похоронен, и на могилке маргаритки растут!
— Ой, Петтифер, бросьте!
— Конечно, бросьте — и была такова! И что мне остается делать, как не бросить!
— У меня работа. Мне надо вернуться.
— По-моему, это эгоизм, и больше ничего.
— Вы несправедливы!
— Он столько лет не видел дочку, и вот вы приехали и пробыли здесь три дня! Хороша внученька, нечего сказать!
Я ничего не ответила, ибо что же тут скажешь? Было крайне неприятно чувствовать себя виноватой и к тому же знать, что обвиняют тебя напрасно. В молчании мы вымыли посуду, но когда дело было сделано и Петтифер влажной тряпкой вытирал подставку, я попробовала помириться с ним.
— Простите меня. Честное слово, мне очень жаль. Уезжать и так грустно, а тут еще вы меня какой-то неблагодарной свиньей выставляете! Но я вернусь. Я сказала, что вернусь, и вернусь! Может быть, летом… До лета ведь ничего с ним не случится! Будет тепло, и мы сможем много времени проводить вместе, и вы, может быть, будете возить нас на автомобильные прогулки… — Голос мой замер.
Петтифер аккуратно повесил свою тряпку на край раковины и сказал нелюбезным тоном:
— Командир велел дать вам ключ от мастерской. Не знаю, что вы там отыщете. Страшную пыль и массу пауков, как я думаю.
— Он разрешил мне взять картину. Сказал, что я могу пойти и выбрать.
Петтифер медленно вытер свои натруженные, с распухшими суставами руки.
— Мне придется поискать этот ключ. Он спрятан для пущей верности. Я не хотел, чтобы ключ болтался там, где каждый, кому не лень, может прибрать его к рукам. Там много ценного, в мастерской этой.
— Пожалуйста. Я подожду столько, сколько надо. — Неодобрение Петтифера просто убивало меня. — О, Петтифер, не сердитесь!
Это смягчило его.
— Да я не сержусь. Может быть, эгоизм проявляю как раз я. Может, это просто я не хочу, чтобы вы уезжали.
Внезапно посмотрев на него другими глазами, я увидела не вездесущего Петтифера, главную ось всего домашнего уклада, а старика, почти одних лет с моим дедом и, наверное, столь же одинокого. Я почувствовала комок в горле и в какой-то страшный момент решила, что сейчас расплачусь, второй раз за этот день, но тут Петтифер сказал:
— Только не надо выбирать какую-нибудь голую фигуру. Неудобно это. — И опасный момент остался позади, и мы опять по-приятельски улыбались друг другу.
В тот же день Молли одолжила мне машину, и я проехала пять миль до железнодорожной станции, где купила билет на ночной субботний поезд до Лондона и зарезервировала себе спальное место. Ярость ветра немного поубавилась, но все разно погода была жуткая: штормило, повсюду валялись поваленные деревья и виднелись следы разрушения — раскуроченные теплицы, обломанные ветви и весенние посадки луковичных растений, сровненные с землей.
Вернувшись в Боскарву, я застала Молли в саду, закутанную от холода (даже Молли в такой день не удалось сохранить элегантность) и пытавшуюся поднять, подвязать и тем самым спасти самые нежные из росших возле дома кустарников. Увидев машину, она, похоже, решила, что на сегодня хватит, потому что, когда, поставив машину, я шла к дому, то встретила ее, шагавшую мне навстречу. На ходу она стягивала рукавицы и убирала под косынку выбившуюся прядь.
— Ни секунды больше не выдержу, — сообщила она мне. — Ненавижу ветер, я от него ужасно устаю. Но мой милый волчеягодник поломан в щепки, и все камелии пожухли от ветра. Стоят прямо черные. Идемте в дом и давайте выпьем чаю.
Пока она переодевалась, я поставила чайник и приготовила чашки и поднос.
— Где все? — спросила я, когда она опять появилась, волшебно преобразившаяся и вновь безупречно аккуратная в каждой детали туалета, от жемчужных колец на руках до изумительно подходящих к этим кольцам серег.
— Гренвил вздремнул, а Андреа у себя в комнате, — Молли вздохнула. — Признаться, она девочка не самая легкая в общежитии. Если бы только она попробовала хоть чем-нибудь себя занять, вместо того чтобы дуться и утомлять собой окружающих. Боюсь, пребывание здесь не пошло ей на пользу. Признаться, я подозревала, что так и будет, но моя бедная сестра была в таком отчаянии. — Молли оглядела удобную кухню. — Здесь уютно. Давайте здесь пить чай. В гостиной такие сквозняки, когда ветер с моря дует, а ведь не зашторишь же окна раньше половины пятого!
Она говорила правду, в кухне действительно было уютно. Молли нашла скатерть и сервировала чай: поставила на стол кексы и бисквиты, сахарницу и серебряный молочник. Даже для кухни она не спустила планку требований безупречной элегантности. Она подтянула к столу два кресла-качалки и уже взялась за чайник, как вдруг дверь распахнулась, явив Андреа.
— О, Андреа, дорогая, как раз вовремя! Мы сегодня пьем чай в кухне. Выпьешь чашечку?
— Сожалею, но у меня нет времени.
Этот неожиданно учтивый ответ заставил Молли вскинуть на нее острый взгляд.
— Ты что, уходишь?
— Да, — сказала Андреа. — Я иду в кино.
Мы обе по-дурацки воззрились на нее, ибо случилось невозможное — Андреа вдруг решила уделить внимание своей внешности! Она вымыла голову и зачесала волосы назад, убрав их с лица, нашла где-то чистую водолазку и даже, что я с удовольствием отметила, надела под водолазку лифчик. Кельтский крест ее висел на кожаном шнурке, обвивавшем шею, черные джинсы были тщательно выглажены, бульдожьи ботинки вычищены. На руке у нее висели плащ и кожаная сумка с бахромой. Я еще ни разу не видела ее в таком пристойном виде. И, что самое удивительное, лицо ее было не злобным и не хмурым, а… смиренным, что ли?
— Я хочу сказать, — продолжала она, — если ты не против, тетя Молли.
— Ну, конечно, не против. На какую картину собралась?
— «Мария Шотландская». В «Плазе» идет.
— Ты идешь одна?
— Нет, я иду с Джоссом. Он позвонил мне, когда ты работала в саду. А потом он хочет, чтобы я с ним поужинала.
— Ой, — слабо пискнула Молли и, чувствуя, что от нее ждут более пространных комментариев, сказала: — Как же ты туда доберешься?
— Спущусь пешком, а обратно, надеюсь, Джосс меня привезет.
— У тебя есть деньги?
— Пятьдесят пенсов. Хватит.
— Ну… — Молли была положена на обе лопатки. — Удачного тебе вечера.
— Думаю, так и будет. — Андреа сверкнула улыбкой, предназначавшейся нам обеим. — До свидания!
