– Всего хорошего, Мерседес.
Он медлит, и потому я кладу трубку первая, йес! йес! йес!..
я была неподражаема, я ни на секунду не выбилась из роли, мотоциклетный шлем
может мной гордиться, роза на шифоновом поясе может мной гордиться, видел бы
меня Алекс!..
Вот этого хотелось бы избежать.
И мне больше незачем оставаться в этой квартире – разве что
голос, записанный на автоответчик. Меня по-прежнему не покидает ощущение, что я
уже слышала его, абла пура мьерда, абла пура мьерда – нет, испанский мне не
поможет. Присев на корточки перед телефоном, я несколько раз прокручиваю
запись: абла пура мьерда, но черт с вами, продолжайте, и так далее, – чем
больше я слушаю, тем меньше вероятность того, что голос когда-нибудь будет
узнан. И вообще, не исключено, что он просто пригрезился мне вместе с историей
о Мерседес, сладкой, как яблоко.
Такие голоса у всех на слуху.
Одна часть человечества хочет обладать чем-то похожим, а
вторая – обладать обладателями. Я же, как всегда, не вписываюсь в контекст и
коротаю время на обочине, рядом с Домиником, Ширли, котами и китайцами. И
Королевством Марокко, съежившимся до размеров корзины для пикника.
Вот и все.
Культпоход завершен.
В последний раз я бросаю взгляд на кожаный диван, на
недопитую бутылку «Chateau pape Clement» и на два бокала на журнальном столике.
Прощание с прихожей будет еще короче, кроме мертвого монитора в простенке
смотреть там не на что.
НЕ ТАК УЖ ОН МЕРТВ.
Об этом свидетельствует красный глазок на нижней панели,
чтобы разглядеть ее, мне приходится несколько раз подпрыгнуть, а все из-за
отсутствия в квартире стульев или хотя бы кухонных табуреток. Третий по счету
прыжок позволяет увидеть панель целиком, она схожа с телевизионной. Монитор с
телевизионной панелью, я безнадежно отстала от технического прогресса; Фатима с
ее проспектами и прайс-листами электронных новинок могла бы мне помочь, но она
слишком далеко. К тому же в кое-чем я могу разобраться и сама. Например, в
кассете: наполовину выплюнутая, она торчит в щели, почти сливаясь с черным
фоном самой панели. Немудрено, что я не заметила ее сразу. Что будет, если я
засуну ее обратно и нажму кнопку «play»?
Принцип работы видеокамеры и подключенного к ней монитора
мне не совсем понятен, один из вариантов: я имею дело с обыкновенной камерой
слежения, какие установлены в любом, уважающем себя заведении – от супермаркета
до банка. И эта камера следила за площадкой перед дверью Мерседес, остается
только выяснить – как долго она следила и как давно отключилась. Или была
отключена.
Это всего лишь любопытство.
Простое человеческое любопытство.
Ведомая этим чувством и напрочь позабыв о том, что мне нужно
побыстрее сматываться из странной квартиры, я возвращаюсь в комнату – к дивану,
креслам и журнальному столику. Двигать здесь мебель я не нанималась, но
журнальный столик – как раз то, что нужно. Pardon, nana Клемент, и вы, бокалы,
тоже, – придется вам поскучать на полу.
Столик только кажется хлипким. На самом деле это достаточно
прочное сооружение, способное выдержать не только меня, но и меня с Фатимой,
или меня с Сальмой, или меня с Ширли и Сайрусом, или одного Доминика без его
дурацкой бейсболки, бейсболка – уже перебор. Пододвинув столик и вскочив на
него, я становлюсь выше ровно на полметра и теперь могу совершенно спокойно
производить любые действия с панелью и кассетой.
Это не монитор и не телевизор, скорее – видеодвойка, утопив
кассету внутри, я перематываю ее на начало.
Так-так.
Пустая площадка перед дверью квартиры, начало довольно
скучноватое.
Слегка подрагивающая картинка целую вечность не дает ничего
другого, кроме изображения стен: тех, что поближе, и тех, что подальше (за
аркой), никто не торопится навестить Мерседес, никто не несет ей Благую весть о
непорочном зачатии, никто не приходит с предложением подписаться под петицией
протеста против ресторанов Макдоналдс, никто не вербует ее в крестоносцы,
вегетарианцы и Адвентисты Седьмого дня. Мерседес не беспокоят сантехники,
водопроводчики и псевдосамураи с флайерами «Суши и роллы. Бесплатная доставка».
Дети в маскарадных костюмах, Полицейские и Воры, Бэтмен и Робин, Тельма и
Луиза, Фрэнки и Джонни, Чувства и Чувствительность обходят Мерседес стороной.
Меняется только освещение.
Утреннее, дневное, вечернее, ночное и снова утреннее.
Приз за оригинальное художественное решение на каком-нибудь
малопочтенном фестивале арт-хаусного кино этой кассете обеспечен. С другой
стороны – я и не ожидала увидеть на ней забойный экшен. Утро, день, вечер, ночь
и снова утро.
Утомленная их неотвратимой, необратимой сменой, я едва не
пропускаю кое-что интересное: нуда, у двери переминается с ноги на ногу мужчина
лет пятидесяти, седоватый, хорошо постриженный, в костюме с галстуком и
подобранным под цвет галстука платком. Краешек платка выглядывает из нагрудного
кармана, и галстук и платок много светлее лица мужчины – смуглого, почти
черного (впрочем, я могу быть не права, слишком интенсивен свет за спиной
посетителя, слишком властно солнечные лучи вторгаются в окно). К тому же угол,
под которым подается изображение, заметно искривлен, это – едва ли не вид
сверху, так что разглядеть подробности не удается. Седой бобрик – черное лицо –
мерцающие белки – светло-серый галстук – светло-серый платок, на том и
остановимся. Кем бы ни был мужчина с пленки – он хорошо знаком Мерседес. Или
тому человеку, который собирается открыть ему дверь. В ожидании, пока это
случится, он улыбается и прижимает правую руку к груди.
Чтобы через несколько секунд исчезнуть с экрана монитора.
Есть. Вошел.
Теперь, вдохновленная галстуком и платком, я поступаю умнее
– ставлю изображение на ускоренную перемотку.
Из нее нельзя понять, как долго мужчина находился в
квартире, он вошел в нее солнечным полуднем и в полдень же покидает. Или это
полдень следующего дня?..
Впрочем, все становится неважным в тот самый момент, когда я
вижу на экране Алекса.
Алекса Гринблата, Спасителя мира.
Ну привет, милый!
Даже съемки с невыгодной точки его не портят, он все так же
надменен и все так же дьявольски красив (пожалуй, дьявольское вышло на первый
план и сейчас особенно заметно), сердце мое начинает бешено колотиться – я не
забыла, я совсем не забыла Алекса!..
Не хватает еще расплакаться от бессильной ревности.
Почтенный хмырь в галстуке эффектно возникал на контражуре,
Алекс – другое дело. Алекс мягко вползает в пространство кадра вместе с
сумерками, я жажду видеть подробности, я мечтаю разглядеть в двуличных лапах
Алекса хоть какой-то намек на предстоящий интим:
тигровые орхидеи;
бутылку «Chateau pape Clement»;
