– Она тоже пропала?
– В прошлом году. При сходных обстоятельствах. А еще
говорят, что у нас безопасный район. Не верьте, с тех пор как здесь окопались
арабы, шлюхи и те, кто дует в дудки, – никто не может быть в безопасности.
У меня есть набор кухонных ножей и газовый баллончик, но при нападении они вряд
ли помогут…
– Не помогут.
– Вот и я так думаю. А теперь нам грозит новая напасть,
вы ничего о ней не слыхали?
– Нет.
Ширли, любительница котов и испанских оливок без косточек,
прикладывает палец к губам и смеется аффектированным театральным смехом:
– Китайцы! Их уже несколько миллиардов… Два или три, а
может десять, я не знаю точно. И им совершенно негде жить. Скоро они нагрянут
сюда, и тогда нам всем не поздоровится. Не то что кошки, – таракана не
останется. Они все съедят и примутся за людей.
– Ну это случится еще не скоро.
– Это случится быстрее, чем вы думаете. Держите…
Я не успеваю и глазом моргнуть, как банка с оливками
оказывается в моих руках.
– Сейчас я принесу джин, и мы выпьем за то, чтобы
произошло чудо и китайцы не добрались сюда, а вымерли бы по дороге. Все до
единого.
– С чего бы им вымирать? Не вижу повода.
– Да. – Густо накрашенный рот Ширли выгибается
подковой. – Тут вы правы. Но они могли бы объявить войну арабам, шлюхам и
тем, кто дует в дудки, – и перебили бы друг друга. И все устроилось бы
чудесно.
– Пожалуй, это самый оптимальный вариант развития
событий. – Спорить с Ширли бесполезно, лучше во всем соглашаться, тогда и
разговор закончится сам собой.
– Вот и вы со мной солидарны, – пританцовывая,
Ширли отдаляется от меня. – Джин, джин, джин! Извините, что не приглашаю
вас к себе, милая! У меня не убрано, я не ждала гостей. И никогда не жду
гостей. Я жду только неприятностей. А еще я никогда не хожу по лестницам, и вам
не советую. Там такое можно обнаружить, что мало не покажется!
Тут Ширли права.
– Но ведь лифт не работает, что же делать?
– Ждать, пока заработает. Я сейчас вернусь, дитя мое. И
мы выпьем, чтобы забыть обо всех неприятностях. Хотя бы на время. Не будем
думать о дурном или, как говорится, не будем портить фэн-шуй!..
Не будем портить фэн-шуй.
Хорошо сказано.
Все так же совершая странные, едва не рок-н-ролльные
движения, она скрывается в недрах квартиры – а может, это элементы самбы,
румбы, пасадобля?.. Через приоткрытую дверь видна часть прихожей: вешалка с
летними плащами, дождевиками, пылевиками и шубками из синтетики (все вышло из
моды много лет назад, еще до появления куклы Барби); переполненная стойка для
зонтов – среди них есть и бумажные китайские; конусовидная шляпа из соломы –
тоже китайская – заброшена на самый верх вешалки, к тому же Ширли встретила
меня в китайском халате, как это соотносится с ее ненавистью к миллиардам,
миллиардам китайцев – непонятно. Очевидно, все дело в двойных стандартах,
которые исповедуют европейцы, что-то подобное я слышала от Джумы, Доминик не
любит распространяться на эту тему. Ширли испытывает страх и животную ненависть
к Мерседес, потенциальной шлюхе (и ее подругам, если таковые имеются), но при
этом готова выпить джина с той, которая ищет Мерседес, и распахивает перед ней
дверь, и оставляет дверь незапертой.
Странно.
Или речь снова идет о двойных стандартах? – розовый
коврик на полу, старший брат коврика у двери, завершает убогое убранство
прихожей. Пора линять отсюда, иначе Shirley Loeb заговорит меня до смерти.
Как и была, вместе с банкой оливок в одной руке и книгой со
вложенным в нее журналом – в другой, я отправляюсь по пути, указанному Ширли: к
окну и направо. Небольшая арка в стене (со стороны лестницы и даже от квартиры
Ширли разглядеть ее невозможно) ведет в еще один коридорчик, заканчивающийся
дверью.
Все это живо напоминает мне коридорное ответвление в
марокканской тюрьме (я упорно продолжаю считать место, где провела несколько
тяжких недель, тюрьмой) – оно тоже заканчивалось дверью, за которой меня ждала
свобода.
Но что ожидает меня сейчас?
Ответы на вопросы, если не на все – то хотя бы на некоторые.
Начало довольно впечатляющее: на двери Мерседес нет никаких опознавательных
знаков, даже номер квартиры неуказан. Но сама она не позволяет усомниться в
хорошем вкусе владелицы и в том, что недостатка в средствах хозяйка не
испытывает: добротный дуб со вставками из более светлого дерева и
капитальноукреплеиная дверная коробка, способная выдержать единовременный
натиск команды поджигателей и пиротехников из числа арабов, шлюх, тех, кто дует
в дудки, и примкнувших к ним китайцев. А предположение о том, что под дубовыми
плашками скрывается пуленепробиваемая сталь или танковая броня, вовсе не
кажется невероятным. Внимательно изучив поверхность двери, я нахожу два замка
(верхний и нижний) и – присмотревшись – крошечный глазок видеокамеры.
У меня нет четкого плана захвата, и потому я просто звоню в
дверной звонок. Если мне откроют, я спрошу о Мерседес. Если же мне откроет сама
Мерседес…
Такой поворот событий я не рассматривала, но… можно
представиться хорошей знакомой Ширли, обеспокоенной судьбой ее кота Сайруса. Звучит
вполне невинно. То так, то эдак вертя в голове Ширли и Сайруса, Сайруса и
Ширли, я жду ответа. Но пока в глубине квартиры царит абсолютная тишина.
Мерседес, ау!
Никто мне не откроет, ясно. Слободан что-то говорил о смерти
Мерседес, что, если это оказалось правдой? И почему одна лишь мысль о ее смерти
так пугает меня – в этом нет ничего нового, как и в любой другой смерти, ничего
экстраординарного. Ничего выдающегося. Более того, смерть моей Мерседес (той, о
которой я думала, которую представляла себе) в этом отношении гораздо более
чувствительна и не лишена театральности – моя Мерседес была танцовщицей,
сладкой, как яблоко, она могла прославиться в качестве солистки одного из
коллективов современного балета или завоевать главный приз на чемпионате по бальным
танцам, она оставалась предметом вожделения многих мужчин и погибла, как и
подобает звезде, – почти в прямом эфире. При большом скоплении народа – уж
точно. Смерть Мерседес из конторы «Арт Нова-Поларис» (не моей Мерседес) –
скорее всего, анонимна. Никто о ней не побеспокоился – дубовая дверь не
опечатана, кипы соболезнований не подсунуты под щель внизу, погребальных венков
тоже не наблюдается. Из Захари и слова не вытянешь, но разговорчивая Ширли
вполне могла сообщить об изменениях в жизни Мерседес.
Смерть – не последнее из них.
Как печально.
Печально до слез, с какого замка начинать – верхнего или
нижнего? Я останавливаюсь на верхнем, английском (или сработанным под
английский).
Щелк-щелк!
Ключ Ясина впивается в тело замка с тем же звуком, что и
ножницы Наби впивались в мои волосы; воспоминание о Наби – Цандере тут же
влечет за собой воспоминание о Доминике-Рудольфе и о тех жертвах, которые они
принесли на алтарь моего спасения. Туе ке тювудра, хватит-хватит, сейчас не
время расслабляться!.. Справившись с верхним замком, я перехожу к нижнему:
