– …Вы преувеличиваете, Слободан.
– Нисколько.
«Рено» стоит в довольно тихом местечке уже несколько минут,
нас окружают однообразные фасады домов – если под однообразием подразумевать
архитектурную сдержанность, буржуазную сдержанность, сдержанность цветов на
этикетке бутылки хорошего вина.
Авеню Фремье выглядит вполне респектабельной.
Впрочем, после живописной и крикливой нищеты марокканских
улочек любая европейская улица покажется респектабельной. Мерседес живет на
авеню Фремье, так говорил Заратустра.
Слезайте, приехали.
Конец пути.
– …Нисколько не преувеличиваю, Мерседес. Я познакомился
с вами и счастлив. Мне давно хотелось увидеть женщину, о которой Алекс говорит
в превосходных степенях. И вот еще что… Мне кажется – он побаивается вас.
– А вот это – уж точно преувеличение.
На секунду мне даже становится жаль юнца с квелой бороденкой
– так глубока пропасть его заблуждений относительно брюнетки, сидящей рядом.
– Нет, нет! Мерседес – это почти миф. Вы понимаете, о
чем я говорю?
Все предопределено – случайностей не бывает – сегодня мне
уже приходилось слышать занятную концепцию о мифе в истории Этого города, и во
всех других историях тоже; грех не воспользоваться ею прямо сейчас, сию минуту.
– Остерегайтесь мифов, Слободан. Мифы имеют склонность
втягивать человека в сомнительные истории. И что самое неприятное – искажать
его сознание.
Я ничего не забыла, слово в слово повторив то, что сказал
мне старик из Librairie, я добавила лишь имя, Слободан, общей стройной картины
эта отсебятина не испортила. Но на то, как она подействовала на юного
серба, – стоит посмотреть.
Юный серб впечатлен. . Подавлен.
Внимает моим текстам так, будто это – Нагорная проповедь
Христа в оригинальном исполнении.
Рот Слободана приоткрыт; наглые, отливающие кафельной
белизной зубы обмякли и сидят смирнехонько, теперь им и с тертой морковкой не
справиться, не говоря уже о приличном куске мяса с кровью. Слободан смотрит на
меня (да нет же, на Мерседес, на Мерседес!) почти с обожанием. Почти с
вожделением.
Редко кто смотрел на меня так. И в жизни до Марокко, и в
жизни в Марокко, кой черт – редко! никто и никогда не смотрел на меня так – ни
те, кого любила я. Ни те, кто (как мне казалось)любил меня, серферы, кайтеры,
любители воздушных змеев и искатели подружек на ночь отдыхают. Остается
Доминик, но Доминик слишком толст и слишком застенчив, он не позволил бы себе
даже намека на такой взгляд.
А этот парень – позволил.
Психопат, маньяк, тип, одержимый идеей убийства ради убийства;
тип, переживающий окончание любой войны как личную трагедию, как плевок в лицо,
и к тому же -
красавчик,
юный Аполлон (Адонис, Калигула, Ричард Гир),
снайпер и математический гений.
Пожалуй, из него можно извлечь еще массу достоинств. Если
хорошенько покопаться. Если заглянуть под футболку без рукавов с надписью
«Рональдиньо». Если заглянуть под брючный ремень, цвет которого не имеет ничего
общего с цветом кроссовок, как поступила бы Мерседес, почти миф?
Именно так бы она и поступила:
Покопалась. Заглянула. Извлекла.
Невидимые токи перетекают от Слободана ко мне и обратно,
проклятье, это не повторение истории со Спасителем мира. Это совсем другая
история. В случае с Алексом все было гораздо более осмысленным, и желание
обладать им поддавалось анализу и легко раскладывалось на составляющие, хотя
тогда мне казалось, что дело обстоит совсем по-другому.
Нет, нет – иррациональное – совсем не Алекс.
Иррациональное – Слободан, он – не что иное, как воплощение
мечты о безличном одноразовом сексе с владельцем велосипеда или владельцем
мотороллера; или сексе в универмаге, рядом с полками, отведенными под кетчуп,
видеонаблюдение за полками не ведется.
Слободан стоит большего.
Но не в моем случае. Разве что – в случае Мерседес.
– Вы именно такая, какой я вас себе представлял…
Почтительно заглушённый мотор не может меня обмануть –
Слободан только того и ждет, чтобы втянуть меня в новый виток разговора, в
новый курс лекций, в новый факультатив. И без воспоминаний о первом контакте с
оружием не обойтись, они гораздо ярче, чем воспоминания о первом сексуальном
контакте.
Я почти уверена в этом.
– Мне пора, Слободан. Спасибо, что подвезли.
Слободан заметно грустнеет, мысль о скором расставании с
Мерседес причиняет ему боль – не сильную, но способную продержаться до
ближайшего перекрестка.
– Это вам спасибо. За то, что нашли для меня время. Что
согласились встретиться.
– Вы возвращаетесь в контору?
– Да.
– У меня будет к вам просьба.
– Все, что захотите!
«Tout се que tu voudras» – совсем как в записке Доминика.
«Туе ке тювудра» – совсем как в призыве Доминика. От схожести интонаций я
невольно вздрагиваю.
– Если объявится Алекс…
– Я передам, что вы искали его.
– Этого как раз и не нужно. Ему совсем необязательно
знать, что мы виделись.
– Значит, мое предложение вас заинтересовало? –
оживляется снайпер и математический гений. – И я могу надеяться?..
– Я же сказала, что подумаю.
– Мы увидимся?
– Я сама вас найду.
На прощанье он долго сигналит мне – прежде чем скрыться из
виду. Он сразу набрал приличную скорость, по-пижонски рванув с места, так
почему мне кажется, что красный «Рено» едва тащится? Я жажду поскорее остаться
одна – вот почему.
Наконец-то – антракт!
У меня появилась возможность перекурить и соскрести с себя
дурацкий грим Мерседес – никто больше не заставит меня вернуться к этой роли. А
прямо сейчас я отправлюсь в отель и буду сидеть там тихо, как мышь, в ожидании
звонка от Доминика; в окрестностях улицы Фердинанда Фабра лучше не появляться,
в окрестностях кафе «Аль Карам» лучше не появляться; я не знаю адреса
«АртНова-Поларис» – нотам нельзя появляться в первую очередь.
Визитку Алекса Гринблата, консультанта, – в мусорную
корзину.
Нытье Слободана Вукотича по поводу гипотетической совместной
работы – туда же!.. В доме, против которого остановился Слободан, нет ничего
примечательного. Для танцовщицы Мерседес он бы еще сгодился, но для Мерседес
почти мифа – большой вопрос. Я подхожу к нему скорее из любопытства, чем
преследуя какую-то определенную цель. Женщина, которая жила здесь,– не Мерседес
Гарсия Торрес из Нюрнберга, но она тоже – Мерседес.
