– И что Алекс?
– Алекс считает, что испытательный срок еще не
кончился.
– Какой?
– Он брал меня на работу с испытательным сроком.
Про испытательный срок лично мне не было сказано ни слова.
Но обстоятельства нашего с Алексом знакомства были иными, чем обстоятельства
его знакомства со Слободаном. А если и сходными – то постель в них явно не
входила. Во всяком случае, мне хочется в это верить.
– И как долго он длится?
– Полтора года.
– Многовато.
Это и правда много – для оформления выставок, заполнения
таможенных деклараций и заказа авиабилетов.
– И вы не пробовали поговорить с ним?
– Без толку. Вы же знаете Алекса…
Я совсем, совсем не знаю Алекса Гринблата!
– Чего же вы хотите от меня? Чтобы с ним поговорила я?
– Нет. Конечно, было бы неплохо, если бы вы поговорили
с ним. Но совсем о другом.
– О чем же?
– Я хочу работать с вами.
– Со мной?
– С вами. Заниматься тем, чем занимаетесь вы.
Глаза Слободана темнеют, поршень юношеского кадыка едва не
таранит кожу на шее, ноздри вибрируют. Я не имею ни малейшего понятия, чем
занималась настоящая Мерседес, компаньонка Алекса, но… Из списка ее возможных
занятий нельзя исключить ничего: ни установку (а возможно – и разблокировку)
сигнализации и охранных систем. И стрельбу по монете с расстояния в сто шагов.
Я совсем, совсем не знаю Алекса Гринблата!..
– Не думаю, что это хорошая идея.
– Я знаю… Мерседес всегда работает одна. Мерседес справляется
со всем самостоятельно. Но в последний раз все вышло не совсем гладко, а?
– С чего вы взяли?
– Иначе Алекс не стал бы распространяться о вашей
гибели. Как видите, я умею складывать два и два.
– Но в сумме всегда получаете четыре. Я жива.
Я брожу между фразами Слободана, как бродила по смотровой
площадке старого форта в ночь убийства: меня окружает полная, абсолютная
темнота. И, кажется, дела обстоят еще хуже, чем тогда: со смотровой площадки
мне удалось выбраться, найдя точку опоры и ухватившись рукой за поручень.
Теперь такой точки опоры нет.
– А если прибавить единицу? Получится пять. Единицу,
Мерседес. Одного человека.
– Кого же?
– Меня. Я не дурак. Все это время я наблюдал и
сопоставлял факты. – В голосе Слободана появляются новые – едва ли не
угрожающие – нотки. – Я нарыл целую гору материала. И я давно мог бы сдать
вас.
– Меня?
– Вас, Алекса – не важно…
– Что же не сдали?
– Я ведь уже говорил.
– Нет.
– Мне нравится то, чем вы занимаетесь. И я хотел бы заниматься
тем же. Не заполнением таможенных деклараций. Не погрузкой в контейнеры всего
того дерьма, которое выдают за шедевры. Не авиабилетами.
– А чем?
– Вы знаете. Если я со ста шагов попадаю в монету, то в
чью-то голову попаду наверняка…
* * *
…MERSEDES TORRES
написано на белой узкой полоске бумаги, забранной в
плексиглас, коричневая кнопка звонка – рядом. Для шестиэтажного
многоквартирного дома список жильцов не слишком внушителен. Над Мерседес -
ZACHARY BREAUX
под Мерседес -
SHIRLEY LOEB.
Номер квартиры Захари – 26. Номер квартиры Ширли – 28. Мне
(да нет же, Мерседес, Мерседес!) достается вечный двадцать седьмой.
Двузначная цифра, не представляющая никакого интереса для
щенка Слободана.
Впрочем, после того что произошло, вряд ли можно считать
Слободана щенком. Детская синева его глаз обманчива, раковины и морские звезды
– сплошь подделки, какими новомодные дизайнеры заполняют стеклянные прогалины в
дверях ванных комнат, жемчуг – не морской, не речной и не искусственно
выращенный, так, легкие шарики из пластмассы, даже китайцы не опустились бы до
изготовления такой дешевки. Лишь осколки бутылочного стекла не вызывают
сомнений в подлинности, – того и гляди порежешься об их острые края.
Конечно, на эффект, который вызывает прикосновение к горлу
опасной бритвы, рассчитывать не приходится, но… нужно соблюдать известную
осторожность.
Слободан Вукотич – сумасшедший.
Психопат, маньяк. Тип, одержимый идеей убийства ради
убийства – ни один из синонимов не будет преувеличением, я жалею лишь об одном.
Ну почему, почему он не оказался Душаном Вукотичем, своим старшим
братом-художником? У меня есть опыт общения с художниками и с философичным
мямлей Душаном (он кажется мне похожим на Доминика), мы бы наверняка поладили.
Но Душан пропал, и мне достался младший – Слободан.
Психопат, маньяк. Тип, одержимый идеей убийства ради
убийства.
Стоит ли винить в этом самого Слободана? Ему было всего лишь
пятнадцать, когда американцы бомбили Белград. Ему было десять, или одиннадцать,
или двенадцать, когда этнические чистки шли вовсю, а ненависть боснийцев к
сербам и сербов к боснийцам переживала расцвет. Сейчас она слегка поутихла, но
не исчезла окончательно.
К сожалению, эта ненависть Слободана больше не волнует.
Он ищет другие поводы, другие причины, другие следствия,
хорошо еще, что движение в Этом городе почти везде одностороннее, Слободан из
тех ненормальных, что вечно выскакивают на встречную полосу. С неистовством и
почти со сладострастием, с безудержным желанием столкнуться с кем-нибудь лоб в
лоб – в надежде на то, что авто противника разобьется в лепешку, а сам он
отделается легкой царапиной на бампере своего «Рено». Если бы мы сейчас
оказались в Марракеше или на горном серпантине по пути из Эс-Суэйры в
агадирский аэропорт – последствия этого путешествия были бы весьма плачевны.
Но и здесь, в самом сердце равнинного большей частью Парижа,
их трудно предугадать.
Слободан сам вызвался отвезти Мерседес домой. Хотя и
странно, что она без машины. Всем известно, что Мерседес предпочитает свою
машину и обычно…
– Обычно да, Слободан. Но сегодня я решила обойтись без
колес. После всех потрясений… Вы понимаете меня…
Конечно, Слободан понимает.
– И если вам не доставит беспокойства…
Никакого беспокойства, ему будет даже приятно, он всегда
мечтал познакомиться с Мерседес и вот наконец это случилось, он знает, где
находится дом Мерседес, он отвозил туда пакет с документами по просьбе Алекса и
хорошо запомнил дорогу – не отсюда, конечно, из головного офиса, но дела это не
меняет. Шестнадцатый округ, да?
– Да.
