И запах.
До сих пор запах, исходивший от грузного тела Доминика,
казался мне неприятным: трусость, пот, фобии, страх перед микроволновками и
лифтами перемешивались в нем в разных пропорциях – ничего подобного больше нет.
В худшем случае Доминик не пахнет ничем. А в лучшем – в нем появились новые,
незнакомые мне нотки, нерезкие, но довольно впечатляющие: мускус, кожа, тальк,
мужской секрет, возможно – эстрагон, кориандр, базилик; или это всего лишь
запах одеколона? Он кажется мне знакомым, определенно – я знаю его. И я уже
сталкивалась с ним – совсем недавно. Вот только никак не вспомнить где.
Я и не хочу вспоминать. И не хочу ни о чем думать. Мне
хочется одного – смежить веки. Расслабиться после напряжения всех последних
дней. Доверить решение проблем другому человеку. Моему другу Доминику Флейту.
– Так куда мы все-таки едем?
– Маленький кооператив по производству арганного масла.
Там тебя никто не потревожит. Во всяком случае – в ближайшие дни, – снова
оговаривается Доминик.
– Не думала, что у тебя такие экстравагантные
знакомства. Кооператив по производству масла, надо же!
– Это не мои знакомства.
– Чьи же?
– Дальних родственников Наби.
– Наби в курсе?
– Наби очень мне помог.
Рано я успокоилась. Наш повар Наби – добрейшей души человек,
но он – муж Фатимы. И если Наби в курсе – в курсе и Фатима, подбросившая
следствию сведения о моем слабом носе и позднем возвращении в отель. Это нельзя
считать откровенным свидетельством против меня, скорее всего – Фатима просто
рассказала все, что знала. Но ее наивные мечты о политической карьере в
Голландии – их тоже нельзя сбрасывать со счетов. Только кристально честный
человек может добраться до вершины, только законопослушный, для такого штраф за
парковку в неположенном месте – уже трагедия. Фатима ни за что не станет
ввязываться в противоправную историю с побегом из-под стражи женщины,
обвиненной в убийстве. И это самое невинное, что можно предположить.
– А он?..
– Не волнуйся. – Доминик спешит утешить
меня. – Он никому ничего не скажет.
– Ты так уверен в нем?
– Да. Абсолютно. Я очень давно его знаю. Я знал его
всегда. Мы росли вместе.
– Детская дружба – самое трогательное из всех
изобретений человечества…
– Наби переживал так же, как и я. Он тебя любит…
– Нуда…
Ну да, ну да, все любят Дональда, все любят Гуффи, все любят
Микки. Ради меня Наби не поступится даже клубнем картофеля, его преувеличенно-мультяшная
любовь (какой ее видит Доминик) вызывает у меня саркастическую улыбку. Не
отрываясь от дороги, Доминик осторожно кладет руку мне на плечо:
– Успокойся, Сашa. Неприятности остались позади. Тебе
больше ничего не угрожает.
– Я просто очень устала. Устала…
Должно быть, мой голос звучит слишком жалобно. Доминик резко
жмет на тормоз, поворачивается ко мне всем телом и сгребает в охапку. Так и
есть – мускус, кожа, и (возможно) эстрагон, кориандр, базилик, смешать все
ингредиенты, настоять на спирту и принимать внутрь по одной столовой ложке
перед едой – спокойствие, бодрость и общий хороший тонус организма
гарантированы.
– Я с тобой, моя девочка. Я с тобой!.. Не плачь, все
будет хорошо.
– Я не плачу.
Я не плачу. Я – рыдаю. Судорожно, беззвучно, взахлеб – слезы
текут по моим щекам и попадают на рубашку Доминика. Ту самую – гавайскую.
– Я пришил пуговицы. Посмотри.
Все пуговицы на месте, хотя для того, чтобы их пришить,
Доминик воспользовался первыми попавшимися нитками. Черными.
– Видишь, я сделал все, как ты сказала. Но и ты должна
делать все, что я скажу.
– Хорошо.
– Скоро мы доберемся до места. Постарайся хорошенько
выспаться. А завтра утром приедет Наби.
– А ты?
– Я тоже появлюсь. Но уже ближе к вечеру.
– Что требуется от меня?
– Ничего не бояться. Довериться. Ты будешь среди
друзей.
Непонятно, на чем основана уверенность Доминика и с каких
пор родственники Наби, о которых я понятия не имела, стали моими друзьями.
Наверное, с ними все обстоит так же, как с нежданным ангелом в полицейской форме,
который принес мне благую весть.
Им хорошо заплатили.
Сколько – об этом я не имею ни малейшего понятия, как и о
дальнейших планах Доминика. Довериться ему – еще полтора часа назад я посчитала
бы это сумасшествием. А он просто взял и вытащил меня из каменного мешка,
прежнего Доминика больше нет. Я имею дело с новым, совершенно незнакомым мне
человеком. И этот человек нравится мне гораздо больше, чем прежний. К прежнему
я была нежно привязана, но относилась со снисходительным, а порой брезгливым
покровительством. Все изменилось – и теперь в покровительстве нуждаюсь я сама.
«Мерседес» преодолевает очередной участок подъема, и мы
зависаем над раскинувшейся внизу Эс-Суэйрой. Я не соврала и не польстила
городу, приютившему меня:
он прекрасен.
Цепочки огней собираются в гроздья и снова распадаются,
обнимают темную чашу океана, подрагивают, слезятся, мерцают. Если я и мечтала о
Рождестве, то лучшего подарка, чем этот город, не сыскать. Сердце полно
благодарности, и щемящей грусти, и томительного предчувствия – я еще не скоро
вновь увижу Эс-Суэйру. Мое настроение передается и Доминику, в одночасье
ставшему чутким, как собака-поводырь. Он останавливает машину и вместе со мной
смотрит на огни.
– Эс-Суэйра восхитительна, – тихо говорю я.
– Эс-Суэйра – лучшее место на земле, – вторит мне
Доминик. – Мой дед выбрал именно ее и не ошибся.
Дед Доминика. Основатель отеля «Sous Le del de Paris». Я
довольно смутно помню историю его появления в Марокко, хотя Доминик рассказывал
ее неоднократно. Дед Доминика перебрался сюда в начале тридцатых вместе с еще
двумястами тысячами переселенцев, он мог выбрать Марракеш, Касабланку, Рабат,
но выбрал Эс-Суэйру. Возможно, огни тогда не были такими яркими, но сине-белое
очарование существовало всегда.
– Нам пора, Сашa. – Доминик осторожно касается
моего локтя.
– Мне кажется, я больше не вернусь сюда.
– Глупости. Это твой город.
– С чего ты взял?
– Потому что это мой город. Ты разве забыла? Мы оба
собирались состариться здесь. Charmantepetite vieille – я ни за что не пропущу
такое зрелище!
…Через пятнадцать минут Доминик глушит мотор посреди
пустынной местности, единственное украшение которой – десяток чахлых
кустарников и растыканные в произвольном порядке голые деревца. А на такую
мелочь, как приземистый, со слепыми стенами амбар (метрах в тридцати от
дороги), я поначалу не обращаю никакого внимания. Деталь, которая делает амбар
еще более никчемным: стоящий возле него пластиковый столик с тентом и такой же
пластиковый стул.
