– Что-то такое слышала… Краем уха. – Язык во рту
распух и совершенно меня не слушается. – Поэтому вокруг было так много
народу.
– Люди любопытны, а это не очень хорошее качество.
– Не очень… И что полицейские?
– Расспрашивали меня, не заметил ли я чего-нибудь
подозрительного. Не видел ли кого-нибудь поблизости. Стандартные вопросы в
таких случаях.
– Мне не приходилось сталкиваться с подобным.
– Да… Все гораздо ближе, чем может показаться на первый
взгляд.
Дядюшка Иса улыбается, и мне ничего не остается, как
улыбаться ему в ответ. Так мы и сидим друг напротив друга: он – покачивая
головой, я – задыхаясь от тяжелого, дурманящего запаха, идущего от куска амбры.
Сознание туманится, я как будто снова погружаюсь в темноту вчерашней ночи;
страхи, от которых я избавилась, снова возвращаются ко мне.
– Что же вы сказали полицейским, дядюшка Иса?
– Что я никого не видел. Я ведь и вправду никого не
видел вчера вечером. Кроме вас и вашего друга, когда вы шли к лестнице. И кроме
вас – уже без друга. Когда вы возвращались…
* * *
…Все гораздо ближе, чем может показаться на первый взгляд.
Стена камеры, например.
Ночное расстояние от нее до деревянного лежака, на котором я
провожу все свое время, не соответствует дневному. Десять шагов днем, при
условии, что пятка левой ноги плотно прижимается к носку правой, ноги меняются:
левая-правая, левая-правая – вот и выходит десять шагов. Не так уж мало, если
учесть, что ночью от десяти шагов не остается и воспоминаний. Ночью стена дышит
мне в лицо, мне даже не нужно вытягивать руки, чтобы коснуться ее. Закроешь
глаза – и она тут как тут: царапает щеку, забивает рот пыльной каменной
крошкой; загадка, которую мне не разрешить: почему в солнечной, ветреной
Эс-Суэйре, где все стены – белые, существует эта – темно-серая, как кусок
амбры, асфальтовая, маслянистая.
А может быть, все стены всех тюремных камер во всем мире
именно такие? Покрытые копотью отчаяния, страданий, предсмертного ужаса и
дурных мыслей? Я узнала бы о них больше, если бы умела читать по-арабски (стены
камеры истыканы арабской вязью) – но я не умею читать по-арабски. И я до сих
пор не оставила своего собственного автографа, просто потому, что не могу
выбрать язык – французский, русский? македонский (меня принимали за уроженку
Македонии)? немецкий (меня принимали за уроженку Лихтенштейна)? – только
за убийцу меня не принимали никогда.
Загадка, которую мне не разрешить:
почему я убила Франсуа Пеллетье?
До сих пор я все отрицала. Проявляла упрямство, невзирая на
факты, улики и показания свидетелей. Но рано или поздно я сломаюсь под грузом
доказательств – так утверждает следователь, ведущий мое дело. Я упорно не желаю
запоминать его имя, хотя каждый допрос (на сегодняшний день их было
одиннадцать) начинается с терпеливого представления сторон. Имя адвоката тоже несущественно,
хотя встреч с ним было гораздо меньше. Я послала его подальше после третьей,
идущий по кругу разговор двух глухих меня не устраивает. Беседы со следователем
проходят по сходной траектории, с той разницей, что отказаться от них я не
могу.
– Как вы познакомились с Франсуа Пеллетье?
– Он приехал по туристической путевке агентства
«Montagnard». Он и еще пятеро человек. Я уже говорила об этом… Я встретила всех
в аэропорту, я всегда встречаю туристов в аэропорту… После того как мы
оказались в отеле, я заполнила его регистрационную карточку.
– Это входит в круг ваших обязанностей?
– И это в частности.
– Обычно карточки заполняют сами постояльцы.
– Да. Но у нас маленький отель, постояльцев бывает
немного, даже в разгар сезона. Так что мы все делаем сами. Эти правила
устанавливала не я…
– Раньше вы, никогда не встречались с Франсуа Пеллетье?
– Никогда. Я впервые увидела его тем вечером в
аэропорту. Третьего августа.
– Четвертого. Если верить записи в регистрационной
карточке.
– Возможно, я просто спутала даты. Не думаю, что это
существенно.
– Вы сразу же проявили к нему интерес?
– Нет, скорее он проявил ко мне интерес. Не думаю, что
это существенно.
– Но интерес оказался взаимным?
– Он показался мне милым молодым человеком. Не больше.
– И тем не менее уже на следующий день вы приняли его
приглашение посетить ресторан «Ла Скала».
– Это вышло случайно.
– Что именно?
– Он не приглашал меня. Я… Я просто отправилась в «Ла
Скала» поужинать. И случайно встретила его.
– Он пригласил вас за свой столик?
– Нет, скорее я пригласила его за свой столик. Или нет
– не приглашала. Он просто подсел ко мне и сразу же заказал шампанское. Не
думаю, что это существенно.
– Вы часто посещаете «Ла Скала»?
– Нет.
– А если точнее?
– Я ужинала там первый раз.
– И этот раз совпал с пребыванием там Франсуа Пеллетье?
– Выходит, что так.
– Вам не кажется это странным?
– Нет. Разве я не имею права поужинать?
– Вы имеете право даже позавтракать. Тем более что
несколькими часами раньше вы уже завтракали там. С другим молодым человеком.
– Да, с другом. С близким другом.
– А Франсуа Пеллетье не был вам другом? Близким другом
?
– Нет, конечно. Мы познакомились накануне. Я везла
туристов из аэропорта, а потом заполняла их карточки… Я уже говорила об этом.
– Вы заказали шампанское.
– Он заказал шампанское. Он – Фрэнки.
– Франсуа Пеллетье?
– Да.
– Вы называли его Фрэнки? Звучит достаточно интимно,
согласитесь.
– Он сам просил называть его Фрэнки. Если бы он
попросил называть его Бонд, Джеймс Бонд, я бы звала его Джеймсом Бондом. Мне
все равно.
– Что было дальше?
– Ничего. Мы пили шампанское и болтали. Он сказал, что
работал в дельфинарии, и я попросила его поделиться… м-мм.. впечатлениями.
– Какими?
– О дельфинах.
– Вы интересуетесь дельфинами?
– Они мне симпатичны.
– А Фрэнки? Франсуа Пеллетье?
– Он показался мне милым, я уже говорила.
– Значит, вы тоже испытывали к нему симпатию?
– Да.
– Такую же, как к дельфинам?
– Не знаю. Нет. Пожалуй, дельфины вызывают у меня
больший интерес.
