Мириады огней мерцают и подрагивают, слезятся, вспыхивают и
снова гаснут. И снова вспыхивают, изменив цвет, – в Этом городе заключено
множество вселенных, их гораздо больше, и они гораздо ярче, чем вселенные
Эс-Суэйры. И все эти звездные скопления, туманности и сверхновые вступают в
противоречие с моей собственной вселенной, одинокой и пустынной. Лишенной света
и навсегда скованной льдом. Мне хочется раствориться в огнях внизу, раскрыть
руки и устремиться вперед, быть подхваченной потоками теплого воздуха и парить,
парить, забыв обо всем.
Десять минут.
Десяти минут в квартире Мерседес будет достаточно.
Прежде чем сунуть ключ в замочную скважину, я присаживаюсь
на корточки и проверяю наличие жевательной резинки внизу, в месте, где дверное
полотно упирается в наличник. Все в порядке, жвачка нетронута, ничего не
нарушено, а это значит – за время моего отсутствия квартиру никто не посещал. И
вряд ли посетит в ближайшие десять минут.
Путь свободен.
Мне уже знакомо устройство замков, и на то, чтобы отпереть
дверь, уходит не больше десяти секунд. Я осторожно прикрываю ее за собой и
оказываюсь в пустой прихожей: не темной, как ожидалось, а наполненной
рассеянным голубым светом. Он не слишком интенсивен и, скорее всего, проникает
сюда из зала, где много светлее за счет огромных окон без штор. Не особенно
задумываясь о причинах свечения, я прохожу в зал. И только там, совершенно
интуитивно, оборачиваюсь.
Монитор.
Он включен, вот проклятье!..
Монитор слишком мал, чтобы разглядеть картинку на его экране
из зала, но я хорошо ее помню и так: унылая часть стены, которая оживляется
лишь тогда, когда к двери кто-то подходит. Кто мог включить монитор? Уж не я ли
сама, слишком вольно обошедшаяся с одной из кнопок и случайно нажавшая на
таймер? Размышлять над этим у меня нет времени – десять минут, десять минут!
Теперь – уже девять с половиной, нужно быть порасторопней, Сашa!..
Так, внутреннее подбадривая себя выкриками, которые издают
пляжные футболисты в футболках с надписью «Рональде» и «Рональдиньо» на моей
родине в Эс-Суэйре (ого! даже так!), я пересекаю зал и оказываюсь в спальне, а
затем и в гардеробной. И по-хозяйски, как будто я и есть Мерседес (верховная
богиня, умеющая видеть в темноте, под водой, при сплошной облачности и в
задымленном помещении), сбрасываю вещи с полок, чтобы очистить проход в
потайную комнату.
Собирать их будет кто-то другой. И уж точно – не я.
Часы Мерседес, а может, песочные часы Мерседес, а может,
клепсидра Мерседес, запущенные в моем организме ее вирусом, четко отсчитывают
секунды. Не ускоряя и не замедляя темп времени. Один – костюм от Версаче, два –
костюм от Кардена, три – винтаж-костюм от Biba, четыре – кнопка, она открывает
потайную комнату, еще мгновение – и я буду внутри.
Пять!..
Стеклянная оболочка песочных часов лопается. Стеклянная
оболочка клепсидры лопается. Вода и песок смешиваются, заливают мне глаза,
забивают ноздри и рот. И сквозь пелену песка, сквозь толщу воды я вижу сидящего
в кресле Алекса.
Алекса Гринблата.
Знаменитого галериста и теоретика современного искусства.
Спасителя мира, переспавшего со мной когда-то в прошлой жизни. До того как я имела
наглость взять себе имя Мерседес Торрес, его компаньонки и почти мифа.
Не так давно в этом кресле сидела я и нашла его чрезвычайно
удобным. При других обстоятельствах знакомства в нем можно было предаться
мечтам или заняться литературными опытами в стиле portative, неосмотрительно
оставленной у Сальмы. Судя по всему, сходные чувства испытывает и Алекс. Он
устроился в кресле с максимальным комфортом и вертит в руках конверт из-под
винила: черные геометрические фигуры на красновато-оранжевом фоне. «Абба» или
«Fleetwood Mac», я тотчас принимаю сторону «Аббы»: из всего обширного
репертуарного наследия группы ««Fleetwood Mac» мне запомнилась лишь песня
«Сара». Наверное, я бы смогла даже напеть ее, но вряд ли это впечатлило бы
Алекса и заставило его расстаться с десятью евро.
Алекс щурится и смотрит на меня в упор, даже не пытаясь
скрыть изумления. И после секундного замешательства (я так и ощущаю, как он
тасует приличествующие случаю маски, выбирая подходящую) пытается улыбнуться. В
этом подобии улыбки нет мстительного торжества («ну вот ты и попалась,
дорогуша!») – скорее это улыбка облегчения («слава богу, в этой ужасной комнате
я теперь не один»!). Да, определенно – это улыбка облегчения с легкой примесью
тревоги. Как будто он ожидал увидеть кого-то более опасного, чем его мимолетная
марокканская знакомая.
– Сашa?
Полупарализованная страхом и неожиданностью, я ограничиваюсь
кивком головы.
– Someday my princess will come, – говорит он,
заметно волнуясь. – Вот вы и пришли. Здравствуйте, Сашa.
– Да, – я пропускаю «да» сквозь зубы с большим
трудом. Не исключено, что до Алекса оно дошло в несколько измененном,
искаженном, потрепанном виде.
На что может быть похоже «да» в моей новой интерпретации?
Ты уже вернулся? – судя по всему.
Как ты здесь оказался? – я и раньше бывал здесь, ты
должна это знать.
Кто ты на самом деле? – разве ты сама не догадываешься?
– Как вы сюда попали? – осторожно интересуется
Алекс, все также пощипывая пальцами пластиночный конверт. Он и не подумал
встать, и (учитывая, что в комнатушке только одно сидячее место) мизансцена
выглядит не лучшим образом. С точки зрения безмозглых читательниц женских
журналов, готовых простить мужчине любую подлость, но никак не отсутствие
галантности. Я же нахожу сидящего Алекса благом. Я снова вижу в нем библиотекаря,
а не Спасителя мира и компаньона Мерседес. Библиотекаря, напуганного и
раздавленного тем, что вместо привычных карточек в его каталоге обнаружились
карточки с видом на убийство. А в новые книжные поступления включены оружие и
боеприпасы. Мне страшно хочется думать именно так.
В противном случае ничего хорошего меня не ждет.
– Как вы сюда попали, Сашa?
– А вы?
– Я первый спросил.
– Случайно. Теперь ваша очередь.
– Вы соврали. Вы не могли попасть сюда случайно.
– Вы наверняка тоже.
– Я бывал в этой квартире. – Голос Алекса звучит
обезоруживающе искренно. – Но никогда – в этой комнате. Для меня она –
полная неожиданность.
Что ты задумал, Алекс? Что за игру ты ведешь?.. Вполне
возможно, что те же вопросы Алекс вправе задать и мне. И с большим основанием.
Ведь это он работал с Мерседес (если фотогалерею на пробковой стене вообще
можно назвать работой), а я и понятия о ней не имела. Так обстояли дела на тот
момент, когда Алекс покинул Эс-Суэйру. Вернее, бежал из Эс-Суэйры, оставив меня
на растерзание служителям ленивой марокканской Фемиды. Все это время бегство
Алекса вызывало у меня подозрения в его причастности к убийству Фрэнки. А еще
бритва, которую он очень вовремя заставил меня вытащить из стеклянного шкафа. А
ведь там были предметы куда более занятные: статуэтка Будды и статуэтка Мэрилин
Монро. Или, к примеру, – музыкальная шкатулка, наигрывающая джазовый
мотивчик. Но ни одним из этих трех предметов нельзя перерезать горло. И
джазовый мотивчик не может причинить никакого вреда упругой молодой коже.
