Ничего подобного мне не грозит, не-Шон пережил возможную
кончину Фрэнки задолго до того, как я появилась в «Cannoe Rose».
– Дайте-ка сюда вашу монету.
Это не просьба – требование, ему невозможно не подчиниться,
монета, монета… Какую монету имеет в виду бармен? Уж точно не мелочевку,
которую я выгребала из карманов, такой мелочевки полно в любом другом кармане,
в любом другом портмоне, на дне любого другого рюкзака. Разница в рисунке,
диаметре и номинале настолько незначительна, что никогда не бросится в глаза.
Какую монету имеет в виду бармен?
Отличную от других.
У меня есть только одна, отличная от других монета, и не-Шон
уже видел ее на стойке. И теперь хочет видеть еще. Ладно. Вытащив единственный
в своем роде нумизматический раритет, поднятый со дна Атлантики, я протягиваю
его бармену. Несколько секундой изучает лошадь, иероглифы и квадратную дырку
посередине, подбрасывая их на ладони и даже прибегнув к помощи лупы.
– Что скажете? – спрашиваю я.
– Да. Это она.
Мне требуется немало сил, чтобы скрыть удивление (до этого
все они уходили на борьбу с подлокотниками кресла), – позеленевший медный
кружок, выловленный марокканским рыбаком за тысячу километров отсюда, не может
иметь ничего общего с этим местом, с этим человеком или с каким-нибудь другим
человеком, кроме меня, Ясина или (возможно) Доминика. Несмотря на годы,
прожитые в одной из стран Магриба, несмотря на подобие дружбы с заядлым
иллюзионистом Ясином, я не верю в мистику и уж тем более – в магические
совпадения, изменяющие судьбу. Должно быть и другое объяснение происходящему.
– Почему вы не показали ее сразу?
– Ждала подходящей минуты.
– Что произошло с Фрэнки?
– Его убили.
– Что ж, он понимал, на что идет. Он и отправлялся туда
один, на свой страх и риск…
– Не один, – осторожно поправляю я. – Я была
с ним.
– Да, простите. Не один.
Не-Шон надолго погружается в молчание. Я не уверена, что его
слова были подобраны верно и что мои слова были подобраны верно, но молчание
все расставляет по местам: этот мужчина стоически переживает гибель друга. А
эта женщина полна сочувствия и сострадания к нему.
– Вы та самая девушка, которая работала с Франсуа на последнем
задании? – Он нарушает гнетущую паузу первым. Задание – как удивительно!
Будучи в Марокко, Фрэнки выполнял какое-то неведомое мне задание, но чьи
интересы он представлял? Самое правильное – набраться терпения, истина может
всплыть в любой момент.
Если уж друг Фрэнки решился поговорить со мной.
– Я – тот самый человек, который был рядом с Франсуа в
Марокко.
– Он… погиб там?
– Да.
– Этим делом занимается марокканская полиция?
– Да.
– Убийц конечно же найти не удалось?
– Нет.
Марокканская полиция, занимающаяся делом Франсуа Пеллетье,
думает совсем по-другому. Она уверена, что убийство совершила я, и мой побег
лишь сделал эту уверенность железобетонной. Но доносить на себя другу покойного
Фрэнки я не собираюсь. Не потому, что не-Шон тотчас же присоединится в своих
подозрениях к следователю из Марокко, нет. Скорее, он примет мою сторону, как
поступил бы любой незашоренный, обладающий известной рассудительностью и
гибкостью ума человек. Впрочем, и обыкновенного здравого смысла было бы
достаточно, чтобы понять: виновный в убийстве никогда бы не сунулся сюда и не
стал бы искать связи Фрэнки и связь с Фрэнки, пусть даже и мертвым. И все равно
– я ничего не скажу не-Шону, хотя он и обладает всеми вышеперечисленными
качествами, – просто потому, что сам рассказ занял бы слишком много
времени. И (по его окончании) я бы уже не была девушкой, которая работала с
Франсуа на последнем задании; девушкой, которой можно доверять; девушкой,
посвященной в тайну; девушкой, знающей секрет. Я бы снова стала той, кем была
всегда, – мало кому интересной русской из Марокко, бесцельно проживающей
скучную жизнь в ожидании такой же скучной смерти.
Собственная никчемность – вот чего бы хотелось избежать.
Мерседес – она во всем виновата! Быть такой, как она. Быть
ею. Быть почти мифом, – эта болезнь заразна, этот вирус неистребим, он уже
поразил весь мой организм, он добрался до самых дальних его уголков, он
подчинил себе деление клеток и ток крови по венам; он и сейчас жмет на
сердечный клапан, лениво догрызает глазные яблоки, дует в свирель позвоночника:
Мерседес, Мерседес, Мерседес.
Я не спрашиваю у не-Шона разрешения закурить (а что бы это
изменило?), я просто закуриваю. И, сделав первую затяжку, округляю рот и
выдыхаю дым. Смело, как учила меня полусумасшедшая Ширли. Кольцо идеальной формы,
ну надо же!.. Настоящее произведение искусства.
Подумайте о том, что когда-либо поразило вас в самое
сердце, – но я думала вовсе не о Ширли, и не о бармене из «Саппое Rose», и
не о Фрэнки, и не о его марокканской миссии, и не об Алексе, и не о Том, чья
нелюбовь когда-то заставила меня бежать куда глаза глядят, – я думала о
Мерседес.
Мерседес.
Вот он, ответ. Мерседес поразила меня в самое сердце – такая
же идеальная, как и кольцо, выпущенное в ее честь.
– …Что ж, он понимал, на что идет. – Не-Шон внимательно
следит за кольцом, медленно растворяющимся под потолочными балками.
– Вы хорошо его знали?
– Достаточно, чтобы любить его и верить ему. Хотя я и
никогда не знал его настоящей фамилии.
Мысль о том, что фамилия «Пеллетье» может не быть настоящей,
никогда не приходила мне в голову, слава богу – хоть в имени мы с барменом
сошлись.
– Я знала его как Франсуа Пеллетье. А что он говорил
обо мне?
В комнате, несмотря на открытое окно, слишком мало воздуха,
он пропитан дымом – сигарным, а теперь еще и сигаретным; наверное поэтому мысли
мои путаются, я слишком попала под влияние Мерседес, я жажду новых откровений о
ней, а следовательно, и о себе, ведь с некоторых пор я и есть Мерседес. Даже
то, что Фрэнки мог не знать о существовании Мерседес, нисколько меня не
смущает. Даже то, что Мерседес могла оказаться врагом Фрэнки, а следовательно –
и его друга не-Шона, нисколько меня не смущает. Достаточно того, что Мерседес
имела представление о «Саппое Rose» (спички, найденные мной в сумочке, –
тому подтверждение), мысли мои путаются, медленно погружаясь в реку иной
реальности.
– …Он боялся за вас много больше, чем за себя.
– Неужели?
– Говорил, что вы слишком горячи, слишком порывисты,
слишком неопытны.
Эти характеристики были бы оскорбительны для Мерседес, я
чувствую себя уязвленной и уже жалею, что вообще затеяла разговор о девушке,
которая работала с Франсуа на последнем задании. Она не может быть Мерседес,
между ними нет ничего общего.
