– Тогда заглядывайте просто так. У нас полно
замечательных парней, жаждущих познакомиться с красотками.
– Жан-Клод, Жан-Анри и просто Жан? И коротышка Венсан
по прозвищу Хорек?
Приложенный к губам палец – такой реакции от всесильного
бармена, обладателя хорошо развитой мускулатуры и разбойной физиономии, я не
ожидала.
– Ш-шш… Не произносите их имена всуе!
– Это чревато неприятностями?
– Для красоток – всегда. С правилами хорошего тона они
незнакомы. А у вас, оказывается, отличная память. Запомнили имена, которые вряд
ли вам пригодятся.
– Память самая обыкновенная. Ведь и вы знаете массу
таких имен. И любой другой. Так что в этом я нисколько не отличаюсь от
большинства.
– В этом – может быть. А во всем остальном…
– Что?
– Вы совсем не простая. Совсем. Вы та еще штучка. «Та
еще штучка» – вовсе не комплимент. И не первое подвернувшееся под руку слово, в
отличие от универсальной «красотки». В голосе не-Шона мне чудится
настороженность, скрытая угроза и еще что-то… Что-то, что позволяет
предположить: странный бармен знает обо мне больше, чем знаю я сама. Или
думает, что знает.
Мне пера покинуть «Cannoe Rose». Я и так задержалась здесь
дольше, чем предполагала.
– Спасибо за гостеприимство.
– Остались довольны посещением? – живо
интересуется не-Шон.
– Еще бы.
В подтверждение своих слов я вытаскиваю из стеклянной чаши
несколько картонок со спичками и бросаю их на дно рюкзака. Это должно означать:
красотка обязательно поделится впечатлениями о баре с людьми, чьи имена значат
для нее больше, чем просто упоминание через запятую.
– Я не слишком размахнулась?..
– Не слишком, – успокаивает меня бармен. –
Берите, сколько хотите. Они для того здесь и лежат.
И еще для многого другого, бедный Фрэнки!..
Вашей любви -
Это все, чего жаждет мое разбитое сердце.
Но вместе мы не будем никогда. И потому -
Я отпускаю вас на волю.
И я хочу, чтоб вы нашли приют от бури и огонь.
Который вас согреет.
Но больше всего я хочу
Вашей любви…
Всхлипы музыкального автомата несутся мне в спину, «любовь»
– вот последнее, что я слышу, оставляя «Саппое Rose».
Занятный кабачок.
Надо бы вернуться в него еще раз, говорю я себе, прекрасно
зная, что больше не вернусь.
* * *
…Пролом в стене, коридор с коптящими факелами, арка с
низкими хлопающими дверцами, – теперь должна наступить очередь коридора с
плохим освещением: за время моего пребывания в баре освещение нисколько не
улучшилось, наоборот – стало еще хуже. Лампочки под потолком едва подают
признаки жизни, не хватало, чтобы они погасли прежде чем я доберусь до конца
коридора! Расстояние совсем не криминальное, метров двадцать – двадцать пять,
быстрым шагом я преодолею их за несколько секунд, а еще можно припустить бегом.
Мне совсем не нравятся дряхлые источники света, от них можно
ждать любой подлости. Такой, как эта, например: судорожно померцав, они гаснут.
Все разом.
Коридор погружается в темноту, вот проклятье!..
Новая жизнь вовсе не избавила меня от страхов и фобий
прежней: темнота так и осталась моим врагом, препятствием, которое трудно
преодолеть. Система координат потеряна безвозвратно, и я снова оказываюсь в
безвоздушном, беззвездном пространстве; с кожей, липкой от пота, с зажмуренными
глазами, с запоздалыми сожалениями по поводу не купленного когда-то самоучителя
по испанскому.
Да-да, я могла бы изучить испанский, и тогда мои познания в
нем не ограничивались бы тупой фразой «estoy en la mierda», и мне был бы понятен
смысл слова «capoeira»
(с чего я взяла, что оно – испанское?) и почему вообще я
думаю об испанском, тоже нашла время!..
Мерседес.
Она во всем виновата.
Мерседес посмеялась бы надо мной, надорвала бы живот от
хохота: женщина, взрослая настолько, что уже успела побывать в роли обвиняемой
в убийстве, боится темноты, как маленький ребенок. Впрочем, если я думаю об
испанском и о Мерседес, – значит, и страх не такой тотальный, не такой
всепоглощающий, каким был раньше. Осталось справиться с его физическими
последствиями, а именно – с полной разбалансировкой движений, и с ощущением,
что ни верха, ни низа не существует.
Они существуют.
Как существуют пол и потолок, как существуют коридоры позади
и впереди меня, как существует бар «Cannoe Rose», и Этот город, и
благословенная Франция, и красный кабриолет Слободана Вукотича, и мой друг
Доминик. Как существуют спички на дне рюкзака. И зажигалка.
Но за ними я не полезу – избавляться от страха нужно, не
прибегая к подручным средствам. Я должна двигаться вперед, к концу коридора,
ведущему еще к одному коридору. И к выходу. Auanti tutta
[46]
Сашa! – как сказали бы на родине Национального музея мотоциклов, какого
только словесного дерьма не понапихано в моей бедной голове!..
Мне кажется, что я стою на месте, хотя, определенно,
какое-то движение происходит: об этом свидетельствует темно-серый прямоугольник
впереди, с каждым мгновением он становится все светлее и светлее. Я так
сосредоточена на нем, что поначалу совершенно не слышу шагов позади. Между тем
в коридоре появился кто-то еще. Ничего экстраординарного в этом нет: в баре
было полно посетителей, мой уход просто совпал по времени с еще одним уходом.
Но темнота и здесь выворачивает все наизнанку, и ее боязнь канализируется в новое
русло – меня преследуют! Жан-Клод, Жан-Анри и просто Жан, за годы
околофутбольных бесчинств спевшиеся настолько, что даже двигаются в унисон, не
создавая лишнего шума; не-Шон предупреждал – они те еще ребята, и сам не-Шон –
темная лошадка, зачем я только сунулась сюда, зачем настаивала на знакомстве с
Фрэнки, на близкой дружбе с ним? И кто он такой на самом деле, дельфиний фанат
Фрэнки? Горло, обработанное опасной бритвой, – не самая лучшая верительная
грамота, не самая лучшая рекомендация, кажется, я непроизвольно перешла на бег,
припустила во все лопатки, еще немного и…
Ступеньки.
Я совсем забыла о них.
Три ступеньки, я спотыкаюсь о нижнюю и больно ударяюсь
локтем о верхнюю, драгоценные секунды потеряны, хотя и появился свет впереди.
– Не ушиблись? – раздается голос прямо надо мной.
Не-Шон.
– Слегка.
– Давайте-ка я вам помогу…
Он протягивает мне руку вместо того, чтобы ударить
чем-нибудь тяжелым по башке. Бутылка с джином для этой цели подошла бы, но
никто не собирается причинять мне зло. Так кажется на первый, свободный от
сумрака взгляд.
