Дельфин, выпрыгивающий из воды, – и это не просто
рисунок от руки, скорее – нечто похожее на оттиск, личную печать, упрощенный
вариант экслибриса. Я уже видела такого дельфина. Он являлся мне не в образе
Фрэнки (хотя мог бы) и не в образе Алекса (хотя мог бы) – он являлся мне
дельфином, выпрыгивающим из воды.
Книга, подаренная в Librairie.
Дельфин с листка – точная копия дельфина с обложки. Чтобы
убедиться в этом, достаточно вынуть книгу из рюкзака и сличить оба изображения.
Я проделываю нехитрые манипуляции быстро и (как мне кажется) – незаметно для
не-Шона. И я не просто вынимаю книгу, я раскрываю ее на первой попавшейся
странице – лишь для того, чтобы сунуть туда листок из блокнота. И снова
захлопнуть.
Дело сделано.
А пустота, образовавшаяся между испорченным дензнаком и
рукописным одиночеством в ночи, – вряд ли она надолго останется
незаполненной. Не пройдет и дня, как на нее наслоятся иные чувства и иные
переживания, и иные листки с любовными каракулями, в «Cannoe Rose» все помешаны
на любви, и на отсутствии любви, и на игре в любовь, в каких бы причудливых
формах это ни выражалось.
Дело сделано. Мне остается лишь заплатить за кофе и джин и
элегантно покинуть заведение.
– Сколько я должна? – спрашиваю я у не-Шона самым
независимым тоном.
– Должны? Вы должны вернуть то, что взяли, красотка.
До этого момента бармен был исключительно любезен, он
проявлял искреннюю заинтересованность в клиенте, он хотел расшевелить меня,
поразить мое воображение – от прежней любезности и следа не осталось. Более
того – прямо на глазах лицо добродушного балагура не-Шона трансформируется в
лицо головореза не-Шона. Он мог бы ударить женщину, пнуть собаку, свернуть
голову птице, сжечь муравейник. А о том, что сделал бы головорез не-Шон с мужчиной,
даже подумать страшно.
Хорошо, что я – не мужчина.
Хорошо, что в баре полно людей и играет музыка («Я похоронен
под дождем» – Sacha Distel и правда веселит, да еще как!), при малейшей
опасности я всегда смогу найти защиту… не у Жан-Клода, Жан-Анри и просто Жана,
нет. У молодых людей в военной форме, к примеру.
– …То, что я взяла? Ничего я не брала.
– Вы взяли записку. Которая предназначалась не вам.
– Откуда вы знаете…
– Знаю, и все тут.
– Вы ошибаетесь.
– А мне сдается, что нет. Здесь не принято совать нос в
чужие дела…
– Вот именно…
– Здесь не принято совать нос в чужие дела, но принято
следить за тем, чтобы письма всегда доходили до нужного адресата, вне
зависимости от того, сколько бы времени ни прошло. И я не вижу повода нарушать
традицию, даже ради такой красотки, как вы.
«Красотка» – вовсе не комплимент, а первое подвернувшееся
под руку слово, оно призвано заменить имя, которое отсутствует; с тем же
успехом не-Шон мог назвать меня брюнеткой, куколкой, сучкой, дамочкой в стиле
ретро, похитительницей спичек, теперь к спичкам прибавился еще и листок из
блокнота. Я взяла его тайком, я не думала, что бармен заметит это. Но он
заметил, так что отпираться глупо. Лучше попробовать договориться с ним.
– …Вообще-то записка предназначалась мне. Я и пришла
сюда из-за нее. Я надеялась найти ее и нашла.
Стойка, разделяющая нас, придает уверенности: в открытое
столкновение он не сунется, хватать красотку за руки? хватать ее за горло?
ха-ха. не-Шон ничего не знает обо мне, как ничего не знает о побудительных мотивах,
которые заставляют людей совершать те или иные поступки. Он ничего обо мне не
знает, а строить предположения – неблагодарный и плохо оплачиваемый труд. Я
могу оказаться обыкновенной влюбленной женщиной; могу оказаться психопаткой,
разыскивающей ветреного любовника, чтобы пустить ему пулю в лоб; могу оказаться
домохозяйкой, тайком изменяющей мужу. Но также я могу быть крупным специалистом
по дельфинам, или крупным специалистом по промышленному шпионажу, или тайным
агентом. Сколько тайных агентов в эту минуту, в эту секунду встречаются друг с
другом по всему миру, передают сведения, микрофильмы, флэш-карты и электронные
чипы с информацией? – скромный бар «Саплое Rose» уж точно не вместил бы
всех.
– …Вы мне не верите?
Бармен медлит с ответом.
Чтобы успокоить его и склонить на свою сторону, я достаю
книгу со вложенной в нее запиской и аккуратно постукиваю пальцем по обложке с
дельфином:
– Видите этот рисунок?
– И что?
– А теперь давайте сравним.
Извлеченный из толщи графиков, схем и таблиц листок с оттиском
я кладу прямо на обложку.
– Похоже, правда?
– Ну… В общем – похоже.
– Претензий больше нет?
– Нет.
– И я бы все-таки хотела расплатиться. Сколько с меня?
– Девятнадцать пятьдесят, включая кофе.
Не слишком дорого, если учесть культурную программу, душещипательные
музыкальные вставки и экскурсы в историю.
– Чаевые не включены?
– Чаевые не обязательны. Чаевые – добрая воля клиента.
Так обстоят дела в нашем замечательном баре, красотка.
Не-Шон хорошо потрудился, выложился по полной, что
заслуживает отдельного вознаграждения, вопрос лишь в том, на сколько это
вознаграждение потянет. Можно воспользоваться методом Алекса и выложить сразу
десятку; в номинации «Тот, кто удивил нас на этой неделе» бармену, несомненно,
досталось бы самое высокое место. В отсутствие Алекса Гринблата и моего друга
Доминика Флейту. В отсутствие Слободана Вукотича, кота Сайруса и чудо-машины
Мерседес.
И конечно же в отсутствие самой Мерседес.
Десятка – явный перебор.
Пяти евро будет вполне достаточно, а лучше ограничиться
двумя, если у меня отыщется мелочь. Бросив на столешницу мятую двадцатку, я
лезу в задний карман за монетами и выгребаю все. Китайская, с квадратной
дыркой, вряд ли порадует не-Шона, но два евро все же находятся, и еще пятьдесят
центов, и еще двадцать пять: что ж, не будем крохоборничать, когда речь идет о
стандартных десяти процентах от счета – хотя счет мне никто не предоставил.
– Этого достаточно?
– Вполне. – Бармен сосредоточенно чешет
подбородок. – Заглядывайте к нам почаще. Может, повезет, и вы застанете
здесь Франсуа.
Кого я точно не застану – ни здесь, ни где бы то ни
было, – так это Франсуа. Франсуа Пеллетье. Симпатягу Фрэнки, расставшегося
с жизнью на атлантическом побережье Марокко.
– Вы же говорили, что он давно здесь не появлялся.
– Время не так уж важно, если хочешь найти человека,
правда? К нам возвращаются и через несколько лет.
– Боюсь, у меня нет в запасе нескольких лет. В случае с
Франсуа, я имею в виду.
