В одну. В другую.
Все эти манипуляции я произвожу с одной целью: отложить
принятие решения по поводу спичечной картонки с названием «Cannoe Rose». Я
сразу ее узнала. Она ничем не отличается от той, которую показывал мне мой
марокканский следователь: насыщенный красный цвет, тройки и семерки в номере
телефона. Теперь видны и другие подробности, пропущенные мной когда-то из-за
сильного волнения. А именно – изображение белой розы на обратной стороне. Роза
выглядит сентиментально, чтобы не сказать – пошло. И я совсем не ожидала
увидеть ее здесь, в сумке Мерседес, в доме Мерседес. На картонке нет ни единой
пометки, ни единой рукотворной цифры (а Мерседес любит такие штучки, я успела
это заметить); нет ни единой даты, ни одна спичка не использована. И это при том,
что Мерседес курит. Можно было бы предположить, что Мерседес коллекционирует
спички из различных увеселительных заведений – наряду с мылом из гостиниц.
Можно было – если бы плоских спичечных коробков набрался хотя бы десяток.
Но «Саппое Rose» – один.
Второй остался в Марокко и приобщен к делу как немой
свидетель преступления, которого я не совершала. Как он попал в мою
сумку? – уж точно не так, как его брат попал в сумку Мерседес. Я не хочу
об этом думать.
Не моего ума это дело.
Спичечный коробок пребывает в ожидании – в какую из двух
горок с вещами отправиться. Одни я беру с собой, другие – оставляю здесь.
Хорошо, хорошо!
Я отрываю спичку от картонки Мерседес и прикуриваю сигарету
Мерседес. До сих пор мне казалось, что мы курим совершенно одинаковые сигареты;
сигареты одной марки – но сигарета из пачки Мерседес обладает гораздо более
мягким вкусом, она не дерет горло, напротив – нежно обволакивает его. Чувство,
которое я испытываю, – о-о… м-м… splendide!.. Все дело в спичках, все дело
в сигаретах, все дело в Мерседес. Нет, нет, все дело во мне! – в странной
психологической зависимости от великой модницы, великой путешественницы,
великой загадки.
Я бросаю спички в рюкзак, туда же отправляются сигареты,
ручка «Монблан», ушные палочки, ключи от машины.
Духи «Llnterdit» (сбрызнутые ими запястья пахнут совершенно
очаровательно, хотя и совсем не так, как подголовник кресла и темнота старого
форта).
Жевательная резинка. Кажется, все.
Все – из того, что я похитила у Мерседес, набор вещей
дополняют мои собственные журнал и книга, вот теперь точно можно уходить.
Сайрус отирается у входных дверей, время от времени
подпрыгивая и пытаясь ухватиться лапами за ручку. Мое появление вызывает у него
новый прилив энтузиазма, прыжки становятся все выше, прихожая оглашается утробным
«ма-аа, ма-аа!». Если кому-нибудь придет в голову приникнуть ухом к двери с
противоположной стороны, он точно решит, что котов здесь едят заживо, без соли
и специй, не дожидаясь, пока дичь подрумянится в духовке.
– Прекрати орать! – строго говорю я Сайрусу. –
Мы уже уходим.
Кот моментально замолкает и не противится, когда я беру его
на руки. Мерседес (как я ее вижу) покидала квартиру налегке, никаких домашних
любимцев/питомцев, а только снайперская винтовка и оптический прицел к ней.
Оливки приходится оставить в квартире: беспокойный Сайрус
требует слишком много внимания, а мне еще нужно докурить сигарету, не вынимая
ее изо рта, управиться с ключом Ясина и закрыть дверь на оба замка. После того
как дело сделано (щелк-щелк, щелк-щелк, щелк-щелк-щелк), я несколько секунд
раздумываю, как бы половчее вернуть Ширли кота. Скажу, что нашла его сидящим на
лестничной площадке между вторым и третьим этажом, – когда спускалась
вниз, не застав свою подругу дома. Да, это объяснение подходит как нельзя
лучше. Лишний раз спускаться и подниматься по заваленной мусором и нечистотами
лестнице из-за кота – что может быть благороднее? Ширли должна по достоинству
оценить мою жертву. Даже если я больше не увижу ее (а я не увижу ее) – то
навсегда останусь для эксцентричной пьянчужки хорошим воспоминанием.
Опровергающим ее тезис, что от людей следует ожидать только неприятностей.
Да. Я больше не намерена встречаться с Ширли. И не намерена
возвращаться в квартиру Мерседес. Во всяком случае, мне нужна будет очень
веская причина, чтобы вернуться. Ради этой неясной, гипотетической причины и
ради того, чтобы обезопасить себя, когда она возникнет, я делаю следующее:
наскоро разжевав резинку, доставшуюся мне по наследству от Мерседес, приклеиваю
ее к нижней части двери. Теперь, по куску жвачки, соединившему саму дверь и
дверной косяк, я буду знать – навещали ли квартиру в мое отсутствие.
Полностью удовлетворенная содеянным (сама Мерседес не
придумала бы лучшего знака!), я заворачиваю за угол и направляюсь прямиком к
квартире номер двадцать восемь. На этот раз дверь не распахивается сама, и мне
приходится жать на звонок довольно продолжительное время.
– …Сайрус! Мой мальчик!..
Ширли еще пьянее, чем была в тот момент, когда мы
расстались, она едва держится на ногах, на темно-бордовом халате с драконами
видны свежие пятна, волосы всклокочены, макияж поплыл, это уже не пятидесятые –
начало тридцатых, погруженных в Великую депрессию.
– Ты вернулся, Сайрус!.. Иди к мамочке!
Сайрус делает невообразимый кульбит и, безжалостно оцарапав
мне кисть, оказывается в руках мамочки-Ширли.
– Какой ты стал худой! Ну ничего, мамочка тобой
займется…
Эти слова вдохновляют Сайруса: замурлыкав, он взбирается
Ширли на плечо и основательно там устраивается, а в пальцах Ширли неожиданно
появляется длинный мундштук с зажженной сигаретой. Ширли делает затяжку и
выпускает дым прямо мне в лицо.
Мундштук, сидящий на плече кот – мизансцена кажется мне до
боли знакомой. Определенно я уже видела ее, и не однажды, вот только кот был
рыжим, а не черным. И сама Ширли была брюнеткой с диадемой волосах и с
оголенными плечами. И выглядела много моложе и много трезвее – все остальное
сходится.
– Вы нашли свою подругу? – вполне светски
интересуется Ширли.
– Я нашла Сайруса.
– А подругу?
– Нет. Она в отъезде.
– А остальные?
Очевидно, Ширли имеет в виду парики, позволяющие Мерседес
быть единой в трех лицах, я не знаю, как ответить на этот вопрос.
– Остальные? Их тоже нет.
– Публичный дом закрылся, какая жалость! – Ширли
торжествует. Выпускает изо рта кольца правильной формы, одно восхитительнее
другого. – Теперь, надо полагать, съедет и их сутенер из квартиры
напротив! И, возможно, кое-кто из арабов.
– Вы оптимистка, – осторожно замечаю я.
– Вы правы, не стоит расслабляться. Все перемены в этом
мире только к худшему.
– Как у вас получаются такие чудесные кольца?
– Нравятся?
– Очень!
