Фотографии, журнальные картинки, газетные вырезки – давно
пора было это сделать, давно пора было взглянуть на них.
Никакой особой системы в их подборе нет. На первый взгляд.
Главные действующие лица на фотографиях – мужчины (я начала с фотографий,
потому что они – яркие, сочные, глянцевые, их можно разглядывать не
напрягаясь), итак – мужчины.
Европейцы, азиаты, несколько черных, несколько латиносов;
самого разного возраста (есть очень молодые, почти мальчики, а есть совсем уж
старики на манер библейского Лота); большинство – в добротных костюмах, но
встречаются и тенниски, и гавайские рубахи, и рубахи поло, есть даже один
пляжный вариант. Между всеми ними – ничего общего.
Кроме пули в голове.
Все без исключения лица залиты кровью, все без исключения
костюмы залиты кровью – то же можно сказать о гавайских рубахах и рубахах поло.
Неясно, сделаны ли снимки с близкого расстояния или неведомый мне фотоохотник
использовал сильную оптику, в жизни не видела такого убедительного собрания
мертвецов.
Такой доски почета.
– Я сделала тебе больно? Прости, малыш!..
За секунду до этого придушенный писк Сайруса вывел меня из
оцепенения: потрясенная выставкой простреленных голов, я слишком сильно сжала
кота в руках.
– Прости, Сайрус. Ты здесь ни при чем.
Сайрус – ни при чем, он такой же случайный свидетель, как и
я. Сайрус – ни при чем. А кто тогда причем? Компьютерная подсказка «la balle
dans la tete», оставаясь анонимной, указывает на стенд с фотографиями, чья
смерть произвела неизгладимое впечатление на «Merche – maravillosa!». Отсюда, с
противоположной стороны доски, с противоположной стороны объектива, все смерти выглядят
совершенно одинаково. А ведь я стою на той же линии, на которой стоял
фотоохотник (и, возможно, снайпер) и вижу то же, что и он.
Но знаю много меньше. Много-много меньше.
Совершенно неизвестно, кому отдать предпочтение: европейцам,
азиатам? Негру в гавайской рубахе, латиносу в рубахе поло, юноше, патриарху?
Никаких указаний на этот счет фотографии не дают, они анонимны – так же, как la
balle. Время и место остались за линией обреза.
– Ты ведь такого еще не видел, правда, Сайрус?
Хорошо, что кот со мной и что на этом чудовищном вернисаже я
все-таки не одна. И что я могу в любой момент вжаться подбородком в мягкий
кошачий подшерсток. Фотографии не вызывают у меня тошноты, какую вызывало
располосованное горло Фрэнки, увиденное мной утром, после убийства, – в
обрамлении мечтательных марокканских gendarmes. Я могу лишь внутренне
содрогнуться – чувство, скорее рациональное, физических проявлений за ним не
последует.
Рациональное начало присутствует и в снимках.
Не в их безумном содержании, а в расположении на стене.
Недаром мне с самого начала показалось, что в хаотичной последовательности
сменяющих друг друга пуль в голове есть какая-то система – как в кроссворде,
который я начала составлять еще в камере и так и не успела закончить. Но между
моим кроссвордом и декоративным панно на пробке есть существенное различие:
фотографии все-таки поддаются расшифровке, нужно только пошевелить извилинами –
и гирлянда из мертвых лиц зажжется и осветит все вокруг.
Фотографии – газетные вырезки – журнальные страницы.
Хотя, скорее – журнальные страницы – фотографии – газетные
вырезки.
Они расположены в один длинный ряд или следуют друг за
другом, занимая три коротких ряда (один под другим) – о-о!..
«charogne-charogne-charogne», – при этом фотографии всегда оказываются
зажатыми между журнальными страницами и газетными вырезками.
Я сосредотачиваюсь на одном из снимков – европейца средних
лет с хорошо развитой нижней челюстью, с подбородком, решительно рассеченным
надвое. Его лицо пострадало меньше других лиц, и черты не так искажены, и кровь
залила лишь правую половину, и не слишком испачкала костюм (пара мелких брызг и
одно пятно в форме трилистника – не в счет). Впрочем, какая мертвому разница –
пострадал его костюм или остался чистым, дело совсем в другом: решительную
складку на подбородке можно идентифицировать.
Складка смотрит на меня с журнальной страницы, прикрепленной
рядом с фотографией, она даже не помышляет о пятне крови в форме трилистника, а
обладатель складки еще жив. Жив-здоров, жив-живехонек, чего и вам желает.
Крутой парень, настоящий Бэтмен, настоящий Спайдер-мен,
настоящий капитан Сорвиголова. Но зовут его по-другому:
Фабрициус Тилле.
Типичный немец, возможно даже – уроженец Нюрнберга.
Статья (или часть статьи) написана на английском, в котором
я не слишком-то сильна, но уловить общий смысл удается: mr. Тилле – крупный
бизнесмен, владелец концерна, занимающего ведущие позиции на европейском рынке
сталепроката; mr. Тилле – большой любитель «малых голландцев»; mr.Тилле –
известный коллекционер; mr.Тилле – типичный self-made man, и если Бог создал
Землю за пять дней, то mr.Тилле легко обошелся бы тремя. Мг.Тилле дважды
совершал восхождение на Эверест. Благотворительная деятельность mr.Тилле
позволила сохранить популяцию гималайских носатых обезьян и продвинуться в
области исследования стволовых клеток. Имя mr.Тилле легко обнаружить в титрах
бесконечного жизненного сериала «Богатые и знаменитые». Мг.Тилле находится в
расцвете творческих и жизненных сил и еще долгие годы будет радовать нас и
вселять в нас надежду.
Глянцевое пророчество не оправдалось.
Об этом свидетельствует фотография, а из газетной вырезки я
узнаю подробности: mr.Тилле был убит в номере одного из отелей Акапулько, куда
прибыл с частным визитом. Баллистическая экспертиза установила: пуля выпущена
из снайперской винтовки, что явно указывает на заказной характер преступления.
В связи с этим разрабатываются сразу несколько версий происшедшего.
Стволовые клетки полны скорби.
Вот для чего существует странный триумвират (фотография,
газетная вырезка, статья из журнала) – он делает историю мертвой головы более
выпуклой, более объемной и исполненной тайного философского смысла. Быть может,
неизвестный мне расклейщик и не преследовал такую цель, а просто составлял
наглядный отчет о проделанной работе – этот смысл для меня очевиден:
никто не может чувствовать себя в безопасности.
С тех пор как существуют снайперские винтовки.
Это касается не всех, в основном – богатых и знаменитых, у
людей попроще есть множество других способов умереть. Не таких экзотических. Не
таких пафосных. Не таких заметных, а иногда и вовсе незаметных. Смерть от
голода целого африканского племени? – да и черт с ним, они всегда умирали.
Цунами, унесшее жизни десятков, а то и сотен тысяч человек? – да и черт с
ним, цунами существовали всегда. Как и землетрясения. Но представить mr.Тилле
умирающим от голода, или унесенным волной, или раздавленным балкой в
многоквартирном доме невозможно.
