Сродство… Он разрушил его собственными руками. Ему вспомнилась старая песня Фрэнка Синатры. А потом я все испортил, сказав одну-единственную глупость: «Я люблю тебя».
Это случилось теплым воскресным вечером, когда они в сумерках сидели на берегу реки. Издалека, из-за луга, доносился перезвон церковных колоколов, созывавших прихожан к вечерне.
— Я люблю тебя.
— Я не хочу, чтобы ты меня любил, — ответила она.
— Почему?
— Просто не хочу. Потому что ты — это ты.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты — Майлз.
— Это делает меня не таким, как другие мужчины?
— Да, ты в тысячу раз лучше.
— Если ты скажешь, что относишься ко мне как к брату, я тебя задушу.
— У меня уже есть брат. Другого мне не надо.
— Значит, как к собаке. Верному старому псу.
— Не смей говорить такие ужасные вещи.
— Так что ты все-таки имела в виду? Так ведь не может продолжаться вечно…
— Я просто не хочу, чтобы что-то изменилось.
— Джулия, тебе пора повзрослеть. Ничто не может оставаться неизменным.
— Но почему я? Почему тебе надо было обязательно влюбиться в меня?
— Вообще-то, я этого не планировал.
— Я не готова к любви. Не готова выйти замуж, надеть свадебное платье, завести семью, нарожать детей.
— К чему же ты готова?
— Я не знаю. Может быть, к переменам, но точно не к замужеству.
— Какого рода переменам?
Она отвернулась. Прядь темных волос упала ей на лицо.
— Я не хочу больше жить дома. Думаю, я поеду в Лондон. Сью Робинс… Помнишь, вы познакомились на вечернике. Мы с ней вместе учились в школе. Так вот, она нашла квартиру в Уондсуорте и предлагает мне снимать ее на двоих. — Майлз ничего не сказал в ответ на эту ошеломившую его новость, и Джулия внезапно повернулась к нему и посмотрела чуть ли не с яростью, хотя и непонятно было, на кого она злится — на него или на себя. — О Майлз, у тебя совсем другая жизнь! Ты занимаешься тем, что тебе нравится, тем, чем всегда хотел. Тебя не терзают сомнения. Ты идешь по собственному пути, принимаешь собственные решения. А мне всего двадцать один и я ничего не знаю. Я еще ничего не сделала.
Майлз не знал, как реагировать на ее вспышку.
— А как же твоя мама? — наконец спросил он.
— Я ее обожаю! Просто обожаю. Ты это знаешь. Но она ни в коем случае не станет меня удерживать, не станет диктовать мне свою волю.
— По-твоему, я пытаюсь тебя удержать?
— Я не знаю. Знаю только, что не собираюсь выходить замуж еще много-много лет. Очень долго. Мне надо сделать тысячу вещей, прежде чем это случится, и я собираюсь начать прямо сейчас.
Он сказал после короткой паузы:
— Я не всегда буду управляющим, ты же знаешь. Со временем у меня появится собственная ферма. Я стану обеспеченным, независимым. У меня будет другая жизнь.
— Ты говоришь о деньгах? Думаешь, я отказываю тебе, потому что у тебя нет денег? Как ты можешь думать обо мне такие ужасные вещи!
— Ничего ужасного, обыкновенная практичность.
— Ко мне это не имеет отношения!
— Ты уверена?
— Значит, ты не слишком-то высокого обо мне мнения, раз говоришь такое. Я и не предполагала, что ты такой материалист.
— Джулия, я очень тебя люблю!
— Тогда мне очень жаль! Очень жаль! — Она разразилась слезами и вскочила на ноги. — Жаль и тебя, и себя. Но я не хочу превратиться… в мертвую бабочку, наколотую на булавку. — И с этими чудовищными словами она бросилась бежать прочь от него по лужайке к дому.
А Майлз остался один, и ему было плевать, что его могут до смерти закусать насекомые, потому что он все испортил и их отношения никогда не будут такими, как прежде.
С этими мыслями он прожил неделю, а потом пришел к миссис Хоуторн и сообщил, что увольняется. Она была женщиной неглупой, и Майлз всегда уважал ее за прямоту.
— О Майлз! Дело в Джулии, не так ли?
Он относился к ней слишком хорошо, чтобы сейчас солгать.
— Да.
— Ты в нее влюблен?
— Думаю, я всегда ее любил. С нашей первой встречи.
— Я ужасно боялась чего-то в этом роде. Джулия уезжает в Лондон. Она сняла там квартиру и собирается найти работу. Сказала мне вчера вечером. Так что ты можешь остаться.
— Нет, я должен уехать.
— Что же, я понимаю. Мне очень жаль. Я боялась, что ты влюбишься, но и хотела этого тоже. Ты мне очень нравишься. Как и любая сентиментальная мать, я позволяла себе немного помечтать на этот счет. Однако я не собираюсь давить на Джулию.
— Я… Я не хотел, чтобы так вышло.
— Я тебя не виню. Тут вообще некого винить.
— Я, конечно, поработаю еще некоторое время. Пока вы не подыщете мне замену.
— А потом?
— Потом найду другую работу.
Так он и сделал. Нашел работу в Шотландии, в Управлении природных ресурсов. Когда он рассказал об этом миссис Хоуторн, она печально усмехнулась.
— Похоже, ты специально собрался уехать как можно дальше.
— Думаю, так будет лучше. Для всех нас.
— О Майлз, дорогой! Я буду очень по тебе скучать.
— Я вернусь, — обещал он.
Но он не вернулся. Он шел вперед, к новой жизни — во всех смыслах этого слова. Привык к одиночеству, которого никогда раньше не знал, к крошечному каменному домику посреди заросших вереском бескрайних холмов. Привык к новым заботам, новым трудам, новым свершениям. Постепенно нашел себе новых друзей. Смирился с тем, что ему приходилось проезжать по тридцать-сорок миль, чтобы повидаться с ними. Жил в вечном холоде, под широким небом, сносил бесконечные дожди и снегопады. Он сажал деревья, расчищал подлесок, вырубал сухостой, вспахивал землю, на которой до этого рос только вереск да селились куропатки и кроншнепы. Он научился отогревать кран, в котором по утрам замерзала вода, удить лосося, танцевать кадриль-восьмерку. Научился жить один.
Он работал порой по семь дней в неделю, и труд служил ему лекарством, стирая воспоминания и приглушая боль. В редкие минуты досуга читал книгу или газету. Однажды утром, спустя два года после отъезда из Брукфилда, он поехал за двадцать миль в Релкирк на ярмарку и там вместе с запасом продуктов купил свежий номер Таймс. В газете было объявление о помолвке: Джулия выходила замуж за человека по имени Хамфри Флит. Майлз собирался ехать с ярмарки прямиком домой, но вместо этого зашел в ближайший паб с намерением — впервые в жизни — напиться до бесчувствия.
