— И в Сан-Антонио так прикажете ехать?
Джорджу все еще было весело, но он напустил на себя серьезный вид и, почесав в затылке, спросил:
— А если надеть сверху пальто?
— Да я умру от жары! Боже, почему на одного человека сразу столько всего свалилось?!
Джордж попытался ее утешить.
— Послушай...
— Не буду слушать!
Джордж получил возможность лишний раз убедиться, что с женщиной спорить бессмысленно; чаша его терпения переполнилась.
— Хорошо, не слушай. Валяйся на кровати и реви, сколько влезет, только прежде помоги мне составить телеграмму в твой банк. Я поеду в Сан-Антонио, а ты можешь оставаться и лить слезы.
— Как вам не стыдно говорить такие ужасные вещи...
— Ужасные, Младший, не спорю. Я ужасный человек и потому только такие вещи и говорю. Хорошо, что ты вовремя об этом узнала. Короче: поди сюда, сядь и пошевели своими куриными мозгами. Надо, наконец, сочинить эту телеграмму!
— У меня не куриные мозги, — обиделась Селина. — А даже если и куриные, мы слишком мало знакомы, чтобы вы успели в этом убедиться. И сказала я всего-навсего, что не могу целый день разгуливать в нижнем белье...
— Ты забыла, что находишься в Кала Фуэрте на острове Сан-Антонио, а не в Куинс Гейт. Лично мне плевать — ходи хоть в чем мать родила; я хочу только одного — как можно быстрее получить деньги и отправить тебя в целости и сохранности в Кенсингтонский парк к няне. — Наклонившись над письменным столом, Джордж взял чистый лист бумаги и ручку. Потом устремил на Селину непроницаемый взгляд своих карих глаз и сказал: — Будь ты старше и опытнее, ты бы, скорее всего, залепила мне пощечину.
У Селины мелькнула мысль, что, если она сейчас расплачется от бессильной ярости или по какой-либо другой причине, то никогда себе этого не простит. И ответила только чуточку дрогнувшим голосом:
— Такая идея почему-то не пришла мне в голову.
— Тем лучше. — Джордж уселся за стол и пододвинул к себе лист бумаги. — Итак, название банка...
8
Сан-Антонио после спокойного тенистого Кала Фуэрте показался Джорджу душным, пыльным и чересчур многолюдным. На каждом углу пробки. Узкие мостовые буквально забиты гудящими автомобилями и мотороллерами, велосипедами и тележками, запряженными ослами; пешеходам приходится лавировать между ними с риском для жизни. Джордж убедился, что, если не нажимать время от времени на клаксон, он не продвинется вперед ни на шаг.
Телеграф и банк помещались в торговом центре города, друг против друга, разделенные обсаженной деревьями аллеей с фонтанами. Джордж поставил машину в тени, закурил и первым делом направился в банк — узнать, не пришли ли случайно из Барселоны деньги. Тогда бы он взял большую часть наличными, разорвал телеграмму и немедленно отправился в аэропорт, где купил бы Селине билет в Лондон.
Денег, однако, все еще не было. Кассир любезно предложил Джорджу присесть и подождать часика четыре: он попытается связаться с Барселоной и выяснить, что произошло. Джордж, проявив любознательность, поинтересовался, почему ему следует столько ждать — неужели исключительно ради того, чтобы услышать, что телефон сломан и неизвестно когда будет починен?
Прожив шесть лет на острове, он все еще то впадал в отчаяние, то от души веселился, наблюдая отношения местных жителей со временем. На этот раз он сдержанно поблагодарил кассира, сказав, что обойдется без денег, вышел из банка, пересек сквер и, поднявшись по роскошной лестнице, вошел в мраморный вестибюль телеграфа.
Переписав текст телеграммы на бланк, Джордж встал в хвост невероятно медленно продвигающейся вперед очереди. Когда он достиг зарешеченного окошечка, его терпению пришел конец. Человек в окошечке — обладатель блестящего коричневого черепа и большой бородавки на носу — видимо, очень плохо знал английский. Ему понадобилась масса времени, чтобы, сверяясь со словарем, прочесть текст телеграммы и сосчитать слова. Наконец он поставил штамп и сообщил Джорджу, что с него девяносто пять песет.
Заплатив, Джордж спросил:
— Когда телеграмма придет в Лондон?
Клерк поглядел на часы.
— Ночью... возможно.
— Вы отправите ее прямо сейчас?
Человек с бородавкой не соблаговолил ответить. Он смотрел через плечо Джорджа.
— Следующий, пожалуйста.
Делать здесь больше было нечего. Джордж вышел наружу и закурил, раздумывая, что предпринять дальше. В конце концов он решил заскочить в яхт-клуб за почтой, но машину брать не стал. И пошел пешком.
Толпа на улицах вызвала у него приступ клаустрофобии. Он подолгу стоял на проезжей части, то и дело отскакивая назад, чтобы пропустить вырвавшийся из пробки автомобиль. Над головой у него нависали маленькие балкончики, переполненные людьми. Огромные старухи в черном что-то вязали или вышивали, наслаждаясь весенним солнышком. Ребятишки с глазами, как виноградины, перегибались через узорчатые кованые ограждения балконов, чудом не выпадая наружу. На протянутых поперек улиц веревках, точно праздничные знамена, развевалось белье, и весь город был пропитан густым запахом канализации, рыбы, кедрового дерева, дешевых сигарет и еще какими-то неизвестными ароматами, которые ветерок приносил с моря.
Джордж остановился на перекрестке, пережидая, пока рассосется пробка и он сможет перейти на другую сторону. Хромой в маленькой палатке продавал лотерейные билеты; в витрине магазинчика на углу красовались вышитые блузки, льняные платья, шляпы, пляжные туфли и купальные костюмы.
Джордж вспомнил про Селину. Он убеждал себя, что хочет поскорее посадить ее на лондонский самолет и вообще от нее избавиться, но понимал, что, пока ей нечего на себя надеть, уехать она не сможет. Пожалуй, надо купить ей платье. Однако, прежде, чем он переступил порог магазина, ему пришла в голову новая, поистине замечательная и очень забавная идея.
— Buenos dias, señor, — сказала рыжеволосая женщина, поднимаясь из-за стеклянного прилавка.
— Buenos dias, — ответил Джордж и с серьезным видом сообщил, что ему нужно.
Спустя пять минут он вышел на людную улицу с маленьким свертком, тщательно упакованным в полосатую бело-розовую бумагу. Он еще продолжал сам себе улыбаться, когда услышал за спиной автомобильный гудок. Выругавшись, Джордж отскочил в сторону; черный длиннорылый «ситроен», едва не задев его, затормозил рядом.
— Подумать только, — раздался знакомый голос, — кто к нам пожаловал!
Это была Франсис. Она сидела в открытой машине и смотрела на Джорджа радостно и удивленно. На ней были темные очки, надвинутая на лоб мужская соломенная шляпа и бледно-розовая рубашка. Перегнувшись через сиденье, она открыла дверь.
— Садись, подвезу.
Джордж сел рядом с ней; кожаная обивка сиденья была такой горячей, что ему показалось, будто он плюхнулся на сковородку. Не успел он закрыть дверь, как машина тронулась и начала осторожно пробираться сквозь густую толпу.
