«Нельзя потерять то, чего не имела». Голос Эди, ясный и громкий. Алекса улыбнулась, налила кружку чая для себя, поставила рядом на столик и достала из кармана письма. Она разложила их на одеяле. Счет от Питера Джонса; рецепт: как покрывать кондитерское изделие двойной глазурью; почтовая открытка от женщины из Барнса: она хотела бы, чтобы какая-нибудь умелая хозяйка настряпала ей разных блюд и заложила их в морозильник. И, наконец, большой жесткий конверт.
Шотландская марка. Приглашение? Наверное, на чью-то свадьбу… Алекса вскрыла конверт и извлекла карточку.
— Боже мой!
— Что это?
— Приглашение на бал. «Ты должна поехать на бал», — сказала крестная Золушке!
Ноэль протянул руку и взял у нее карточку.
— Кто такая миссис Стейнтон?
— Это наши соседи в Шотландии. Живут в десяти милях от нас.
— А кто Кэти?
— Разумеется, их дочь. Она работает в Лондоне. Очень может быть, ты ее и встречал где-то… — Алекса подумала и отвергла это предположение. — Нет, вряд ли. Ей нравятся молодые военные, скачки…
— Шестнадцатого сентября. Ты поедешь?
— Думаю, нет.
— Почему же?
— Потому что не хочу ехать без тебя.
— Но меня не приглашают.
— В том-то и дело.
— Может, ты им напишешь: «Я приеду, если вы позволите мне привезти с собой моего любовника»?
— Никто не знает, что у меня есть любовник.
— Ты до сих пор не сообщила своим, что я поселился в твоем доме?
— Пока нет.
— По каким-то особым соображениям?
— Ах, Ноэль… Не знаю.
Но она знала.
Она хотела как можно дольше сохранить свою тайну. С Ноэлем она жила в сказке, в волшебном мире любви и чудесных открытий, и боялась, что, если позволит кому-то вторгнуться в этот мир, он уже не будет таким, как прежде, чары разрушатся.
К тому же — к сожалению, приходилось это признать — ей не хватало храбрости. Ну да, ей уже исполнился двадцать один год, но что толку, взрослее она не стала. Она по-прежнему чувствовала себя пятнадцатилетней девочкой, и ей по-прежнему хотелось, чтобы все были ею довольны. От одной только мысли о том, как семья отнесется к ее сообщению, Алекса приходила в ужас. Она представила себе, как расстроится отец, как неприятно удивится Ви, как озаботится Вирджиния. И как они начнут ее расспрашивать: «Кто он? Где ты его встретила? Вы живете вместе? На Овингтон-стрит? Но почему ты сразу не сказала? Чем он занимается? Как его зовут?»
А Эди! «Леди Черитон перевернется в гробу».
Нет, они все поймут, конечно. Они отнюдь не ханжи и не такие уж пуритане. И они искренне любят ее, но она просто не хотела их огорчать.
Алекса отпила немного чая.
— Но ты ведь уже не маленькая девочка, — сказал Ноэль.
— Ну да, я совершеннолетняя, но только еще не совсем взрослая. Хотелось бы мне окончательно повзрослеть.
— Ты стыдишься нашего греховного сожительства?
— Я ничего не стыжусь. Дело в моей семье. Я не хочу их огорчать.
— Милая моя, но они куда больше огорчатся, если узнают об этом от кого-то постороннего.
— Как они могут узнать? — спросила она.
— Это Лондон. Все судачат обо всех и вся. Удивительно, что твоему отцу еще до сих пор никто ничего не сообщил. Послушай моего совета и будь храброй девочкой. — Он отдал ей кружку и чмокнул в щеку, потом спустил ноги по другую сторону кровати, встал, накинул на себя халат. — К тому же напиши миссис Стиффден — или как ее там? — что ты с удовольствием приедешь на бал и привезешь с собой прекрасного принца.
Алекса невольно улыбнулась.
— Ты и правда поедешь?
— Скорее всего, нет. Боюсь, народные танцы не моя стихия.
С этими словами он скрылся в ванной, и Алекса услышала шум душа.
Что они, собственно, обсуждают? Алекса снова взяла приглашение и, нахмурившись, перечитала его. «Лучше бы мне его вовсе не получать, — подумала она. — Теперь вот буду мучиться, решать: ехать — не ехать?»
3
Понедельник, 22 августа
Август в этом году выдался небывало жаркий, остров окутала пелена зноя. Жара начиналась с утра, а к полудню столбик термометра доползал до такой высоты, что здравомыслящие люди предпочитали до вечера не выходить из дома и лежали в постели, почти бездыханные, или спали на затененных террасах. Спал и старый город меж холмов — окна домов закрыты ставнями, улицы пусты, магазинчики не работают.
Но внизу, в порту, картина была другая. Слишком много понаехало курортников, слишком много тратилось денег, чтобы следовать старинному обычаю. Туристы знать не хотели ни о какой сиесте. Спать, когда столько заплачено за каждый час, за каждую минуту? А туристам, заглянувшим сюда на денек, и вовсе некуда было податься. Обливаясь потом, с красными лицами, они группами сидели в кафе под открытым небом или бесцельно слонялись в оборудованных кондиционерами галереях. Берег пестрел зонтами из пальмовых листьев и полуобнаженными телами, коптившимися под солнцем. Яхты и моторные лодки, обычно без устали бороздящие гавань, лениво покачивались на маслянистых волнах, а на палубах, под тентами, недвижно, точно неживые, лежали коричневые тела.
Проснулась Пандора поздно. Всю ночь она проворочалась без сна, в четыре утра все-таки выпила снотворное и погрузилась наконец в тяжелый, полный тревожных сновидений сон. Она поспала бы и подольше, но на кухне застучала посудой Серафина и разбудила ее. Звяканье тарелок разбило сон, и минуту спустя Пандора с неохотой открыла глаза.
Сон был о дожде, о коричневых реках, о холодном влажном воздухе и о ветре. О глубоких озерах и темных холмах и топких тропах, ведущих к покрытым снегом вершинам. Но главным во сне был дождь. Он не обрушивался грохочущим ливнем, как здесь, он был нежным, как туман. Он незаметно, точно дым, приплывал на облаках…
Она шевельнулась, и видения исчезли. Почему ей снится Шотландия? Почему, спустя столько лет, эти воспоминания возвращаются и тревожат ее? Может, страшная августовская жара тому виной, беспощадное солнце, которое печет с утра до вечера, пыль и сушь, резкие, черные тени полдня? Как хочется вдохнуть в себя нежный душистый туман!
Она повернула голову — за раздвижной стеклянной дверью, которая была открыта всю ночь, виднелась балюстрада террасы, ярко краснели герани, голубело небо. Без единого облачка, раскаленное наглое небо.
Пандора оперлась на локоть и, потянувшись через широкую кровать, достала со столика часы. Девять. Стук и звяканье на кухне усилились. Зашумела посудомоечная машина. Серафина давала знать о своем присутствии. А если она была здесь, значит, и Марио, ее муж и садовник Пандоры, уже скребет своей допотопной мотыгой где-то в саду, и нагишом не поплаваешь. Марио и Серафина жили в старом городе и каждое утро приезжали на мопеде. Взбираясь в гору, мопед натужно ревел. Позади Марио, обхватив мужа сильными загорелыми руками, возвышалась в дамском седле Серафина. Странно, что шум и треск, возвещавший об их прибытии, не разбудил Пандору раньше, но, как видно, в это время еще действовало снотворное.
