— Понимаю. Я плохо знал Каролину, видел ее всего несколько раз, и каждый раз испытывал неловкость, не знал, куда девать руки и ноги, они словно вырастали на лишний метр.
Вайолет даже не улыбнулась в ответ на это признание, мысли ее были заняты Алексой. Она молчала.
Они уже доехали до середины подъема и приблизились к повороту на Пенниберн. Тут в ограде был проем. Ворот не было, просто прогалина в стене. «Лендровер» въехал в этот проем и сотню ярдов или около того проехал по гудронированной дороге, окаймленной зелеными полосами аккуратно подстриженного газона и буковой изгородью. В конце дороги открывался довольно просторный двор, на одной стороне которого стоял небольшой белый дом, а на другой — гараж на две машины. Двери гаража были раскрыты, там виднелась машина Ви, и немного в стороне — газонокосилка, тачка и прочий садовый инвентарь. За гаражом зеленела лужайка, где были натянуты веревки для сушки белья. Сегодня на них колыхалось под ветерком белье — утром Ви успела постирать. У входа в дом стояли две деревянные кадки с розовыми гортензиями, вдоль стен пышно разрослась лаванда.
Арчи подкатил к дому и выключил мотор, однако Вайолет не собиралась вылезать — она еще не договорила.
— Не верю, что потеря матери и есть причина неуверенности Алексы в себе. И не то, что Эдмунд женился во второй раз и у Алексы появилась мачеха. Вирджиния — само внимание и забота, она неизменно ласкова с Алексой, а рождение Генри не вызвало у девочки ничего, кроме радости. Не было ни малейшего намека на ревность.
Упоминание имени Генри всколыхнуло в Вайолет еще одно беспокойство.
— Вот и Генри мне жаль. Боюсь, Эдмунд намерен настоять на своем и отправить мальчика в Темплхолл, но он еще не готов к жизни в интернате. Да и Вирджиния — что будет с ней, если Генри уедет. Он — вся ее жизнь, и, если его оторвут от нее против ее воли, боюсь, она уйдет от Эдмунда. Он почти совсем не бывает дома. Целые недели проводит в Эдинбурге или где-то на другой стороне земного шара. Вряд ли это способствует семейному счастью.
— Но ведь Вирджиния знала, что так будет, когда выходила за Эдмунда. И зря вы беспокоитесь, Ви. Темплхолл — хорошая школа, и директор, Колин Хендерсон, очень приятный и добрый человек. Я вполне доверяю этой школе. И Хэмишу там нравится, он себя прекрасно чувствует.
— Хэмиш совсем другой, он уже в восемь лет мог сам о себе позаботиться.
— Это верно, — не без гордости согласился Арчи. — Он умеет за себя постоять.
Вайолет пришла в голову еще одна страшная мысль.
— А они там не бьют маленьких мальчиков?
— Упаси Боже! Самое тяжелое наказание — это когда сажают на деревянный стул в холле. Почему-то самые непокорные сорванцы начинают страшиться гнева Божьего.
— Рада слышать. Это чудовищно, когда маленьких детей бьют. И глупо. Дети начинают ненавидеть и бояться тех, кто их бьет. Куда разумнее наказывать их сидением на жестком стуле, тем более, если они уважают, а может, и любят учителя, который назначил им такое наказание.
— Хэмиш и провел чуть ли не весь первый свой год, сидя на этом стуле.
— Ну и озорник же он! Ах, просто невозможно обо всем этом думать! А история с Лотти… Я беспокоюсь за Эди, как она будет жить с этой сумасшедшей? Мы так привыкли к Эди, что и не думаем о ее возрасте, но она ведь уже не молодая. Выдержит ли она такую нагрузку?
— Пока еще Лотти к ней не въехала. Может быть, этого и вообще не случится.
— Но не пожелаем же мы бедняге Лотти поскорее умереть, хоть это и единственный выход.
Вайолет бросила взгляд на Арчи и, к немалому своему удивлению, увидела, что он вот-вот рассмеется.
— Знаете что, Ви? Вы нагоняете на меня ужасную тоску, так я могу впасть в депрессию.
— Ах, прости меня, пожалуйста, — Вайолет дружески шлепнула его по колену. — Я ужасная паникерша, не обращай на меня внимания. Скажи, что слышно от Люсиллы?
— В последнем письме она сообщила, что приютилась на какой-то парижской мансарде.
— Говорят, дети это радость, но частенько они — головная боль. Ну ладно, пора мне отпустить тебя домой. Изабел уж точно ждет-не дождется тебя.
— А может, поедете со мной в Крой? Еще раз попьете чайку и заодно поможете нам развлекать американцев? — В голосе Арчи сквозило уныние.
От такой перспективы у Вайолет кольнуло сердце.
— Пожалуй, я на это не гожусь, Арчи, очень устала. Или я поступаю как последняя эгоистка?
— Да нет, что вы! Просто мне вдруг пришло в голову. В иные дни совсем нет сил ублажать их разговорами да шуточками. Но это ерунда по сравнению с тем, какая забота легла на Изабел.
— Можно представить, как это тяжело! Возить их туда-сюда, готовить, кормить, стелить постели. Да еще занимать разговорами. Хоть это и всего две ночи в неделю, но, может быть, вам бросить этим заниматься и подумать о чем-нибудь другом?
— А вы можете что-нибудь придумать?
— Ну, не сразу. Но так хочется изменить вашу жизнь. Конечно, прошлого не вернешь, но иногда я думаю, как было бы хорошо, если бы в Крое было все по-прежнему. Если бы живы были твои милые родители, а вы все снова стали бы юными. Учились бы в школе, приезжали на каникулы, гоняли на машинах. И в доме голоса, смех…
Она повернулась к Арчи, но он смотрел в сторону, на лужайку, где сушились полотенца, наволочки, лифчики и шелковые панталоны Вайолет. Как будто вдруг заинтересовался этим зрелищем.
«А вы с Эдмундом по-прежнему были бы неразлучны», — мысленно добавила Вайолет, но вслух не сказала.
— И Пандора была бы здесь. Озорная чаровница Пандора. Вместе с ней дом покинул смех, у меня всегда было такое чувство…
Арчи молчал. Потом проговорил:
— Так оно и есть, — и больше не сказал ничего.
Замолчала и Вайолет. Потом, чтобы заполнить неловкую паузу, начала собирать свои вещички.
— Не буду тебя больше держать, Арчи. — Она распахнула дверцу и выбралась из машины. — Спасибо, что подвез.
— Рад был услужить, Ви.
— Передавай привет Изабел.
— Передам. До скорого.
Вайолет подождала, пока он не развернулся, и проводила взглядом его старый «лендровер». Она чувствовала себя виноватой. Надо было поехать с ним и помочь им развлекать американцев. Но теперь уже поздно сожалеть — он уехал. Вайолет пошарила в сумочке, извлекла оттуда ключ и вошла в дом.
Арчи продолжал свой путь. Подъем пошел круче. Впереди показалась купа деревьев: шотландские сосны, высокие буки. За ней и над ней поднимался в небо крутой склон с каменистыми обрывами и насыпями, поросшими утесником и папоротником. Арчи доехал до буков и сосен, это была высшая точка дороги, отсюда она, повернув налево, пошла вниз и скоро выровнялась. Еще немного, и он въедет в буковую аллею, ведущую к дому. С холма начинал свой путь ручеек, то разливаясь маленькими озерцами, то обрушиваясь вниз водопадом, становясь все многоводнее, и вот уже не ручеек, а речка течет под горбатым каменным мостом и дальше по склону холма, а еще дальше — через сад Вайолет Эрд. Речка Пенниберн.
