— Назовем это предчувствием.
— Нехорошим предчувствием?
— Если хотите.
— Этот вечер, который затеяла Таппи, может принести беду?
— Лучше было бы обойтись без него.
— Но все же он состоится?
— Да, по-видимому.
— Но все будет в порядке? Я имею в виду с Таппи? — продолжала настойчивые расспросы Флора.
— Да, если она будет выполнять предписания. Сестра Маклеод относится к этой затее крайне неодобрительно. Мой авторитет сильно упал в ее глазах. Но я надеюсь, что положительные эмоции могут стимулировать выздоровление. А если нет…
Он замолчал, оставив фразу недосказанной. У доктора был такой усталый вид, что Флоре стало его жаль.
— По крайней мере, она занимается тем, что ей нравится, — сказала Флора, стараясь, чтобы ее голос звучал весело. — Как тот девяностолетний старик, который на вопрос, какой смертью он предпочел бы умереть, ответил, что хочет быть застреленным ревнивым мужем.
Хью неожиданно улыбнулся. Флора еще ни разу не видела его настоящей улыбки и была изумлена, насколько преобразилось его лицо. На мгновение она увидела жизнерадостного молодого человека, которым он когда-то был.
— Именно так, — сказал Хью.
Утро было пасмурным и теплым, очень тихим, но сейчас поднялся легкий бриз и начал разгонять тучи. Солнце пробилось сквозь облака и залило все вокруг золотистым светом, проникая в холл через два высоких окна по обе стороны от входной двери. Пылинки заплясали в солнечных лучах, и мелочи, прежде незаметные, сразу бросились в глаза. Костюм доктора был местами потерт, карманы оттопыривались, на свитере красовалась неаккуратная заплатка.
У Хью был усталый вид. Он все еще улыбался, но выглядел смертельно усталым. Она представила, как вчера, собираясь на званый ужин, он искал чистую рубашку в неприбранном, оставшемся без экономки доме.
— Вчера вас вызвали по телефону… Надеюсь, ничего серьезного?
— Достаточно серьезный случай. Старик встал ночью с постели, чтобы пойти в туалет, и упал с лестницы.
— Он не пострадал?
— По счастью, все кости целы, но он получил ушибы. Его надо бы положить в больницу, а он отказывается. Говорит, всю жизнь прожил в этом доме и хочет здесь умереть.
— А где его дом?
— В Ботурихе.
— Я не знаю, где это.
— В дальнем конце озера Лох-Фада.
— Это далеко отсюда?
— Миль пятнадцать.
— И когда же вы вернулись домой?
— В два часа ночи.
— А во сколько встали?
В глазах Хью вспыхнуло изумление.
— Это что, допрос?
— Вы, наверное, устали.
— У меня нет времени уставать. А сейчас, — он бросил взгляд на часы и наклонился, чтобы взять саквояж, — мне пора.
Флора подошла вместе с ним к двери и распахнула ее. Мокрая трава и гравий ослепительно сверкали на солнце, листья деревьев сияли огненными красками.
— До свидания, — сказал Хью, возвращаясь к своей обычной манере.
Она проследила взглядом, как он спустился по ступенькам крыльца, сел в машину, проехал между кустами рододендронов и выехал в открытые ворота. Солнце пригревало, но Флора поежилась, как от холода. Она вошла в дом, закрыла дверь и стала подниматься наверх, чтобы разбудить Энтони.
Тот уже проснулся и брился перед зеркалом, в красных кожаных тапочках на босу ногу, с полотенцем, обмотанным вокруг бедер. Второе полотенце висело на шее. Когда Флора просунула голову в дверь, Энтони повернулся к ней. Половину его лица покрывала мыльная пена.
— Меня отправили будить тебя. Уже половина первого.
— Знаю. Входи.
Он повернулся к зеркалу и продолжил бритье.
Флора закрыла за собой дверь и присела на край кровати.
— Как спал? — спросила она, глядя на его отражение в зеркале.
— Как убитый.
— Ты крепко стоишь на ногах?
Наступила пауза, потом Энтони проговорил:
— Почему-то этот вопрос пробуждает у меня нехорошие предчувствия.
— И правильно. Будет еще один прием гостей. В следующую пятницу. Танцевальный вечер.
Энтони немного помолчал.
— Теперь я понимаю, почему ты спросила, крепко ли я стою на ногах, — сказал он.
— Эта идея пришла в голову Таппи сегодня утром, перед завтраком. И похоже, ей удалось настоять на своем. Даже Хью сдался. Единственный человек, кто выступает против, — сиделка, поэтому она ходит страшно надутая.
— Хочешь сказать, что все уже решено?
— Да.
— Как я догадываюсь, вечер будет в честь Энтони и Розы.
Флора кивнула.
— Чтобы отпраздновать помолвку.
— Совершенно верно.
Энтони закончил бритье и склонился к раковине, чтобы промыть бритву.
— О Боже, — пробормотал он.
— Это моя вина, — с раскаянием сказала Флора. — Мне не следовало говорить, что я останусь.
— Разве ты могла знать? Разве мы могли предположить, что она придумает такое?
— Я не знаю, что теперь делать.
Энтони повернулся к ней. Его медно-рыжие волосы стояли торчком, а на обычно жизнерадостном лице появилось угрюмое выражение. Он сорвал полотенце с шеи и швырнул его на спинку стула.
— Черт, это все равно, что попасть в трясину. Нас засосет туда, и к концу недели от нас останутся только пузыри. Причем довольно грязные.
— Мы еще можем выйти отсюда чистыми. Давай скажем Таппи правду.
Эта мысль смутно пробивалась все утро, но лишь сейчас Флора осознала ее настолько, что решилась высказать вслух.
— Нет, — сказал Энтони.
— Но…
Он повернулся к Флоре.
— Я сказал — нет. Да, Таппи чувствует себя лучше. Да, Изабель поняла все неправильно, и Таппи чудесным образом выздоравливает. Но она стара, она была очень больна, и если что-то случится только потому, что ты и я настояли на такой роскоши, как чистая совесть, я никогда не прощу себя. Ты понимаешь это?
Флора вздохнула.
— Да, — с несчастным видом сказала она. — Да, я понимаю.
— Ты самая замечательная девушка. Просто супер!
Он наклонился и поцеловал ее. Его гладковыбритая щека пахла лимонной свежестью.
— А теперь извини, но мне надо одеться.
После обеда Флора и Энтони отправились на прогулку к заливу Фада, тихонько улизнув от Джейсона, собиравшегося составить им компанию. Зато взяли собак — даже Сасси, которую Энтони решительно вытащил из постели Таппи. Они шагали по чистому белому песку, обнажившемуся после отлива. Вдали виднелась полоса прибоя; порывы ветра разрывали облака, бросая на землю полосы солнечного света.
