Роберт улыбнулся.
— Хотите сесть у окна? — спросил он Эмму.
— А где вы сидите обычно? — Он указал на маленький угловой столик. — Так почему нам не сесть там?
Марчелло она очаровала. Он проводил их к столику, выдвинул для Эммы стул, вручил обоим по огромному меню, написанному какими-то необычными пурпурными чернилами, и, пока они выбирали, что им съесть, отошел и вернулся с двумя рюмками аперитива.
— Кажется, мои акции у Марчелло сразу поднялись. Не помню, чтобы я когда-нибудь приводил сюда на ланч девушку.
— С кем же вы обычно приходите?
— Один. Или с Маркусом.
— Как поживает Маркус? — голос ее потеплел.
— Хорошо. Уверен, он будет огорчен, что не увиделся с вами.
— Это моя вина. Мне следовало написать и предупредить о моем приезде. Но, как вы уже, очевидно, поняли, у нас, Литтонов, с этим не все в порядке — мы не любим писать письма.
— Но вы же знали, что Бен вернулся в Порткеррис.
— Ну да, Маркус написал мне. И я все знаю о ретроспективной выставке — прочла статью в «Реалите». — Эмма усмехнулась. — Быть дочерью знаменитого отца иногда не так уж и плохо, это чем-то компенсируется. Даже когда сам он ничего другого, кроме телеграмм, не присылает, обычно можешь прочесть, что с ним происходит, в той или другой газете.
— Когда вы в последний раз видели его?
— О… — Она пожала плечами. — Два года тому назад. Я была во Флоренции, и он остановился там на пути в Японию.
— Не знал, что в Японию надо ехать через Флоренцию.
— Можно и через Флоренцию, если там в это время живет ваша дочь. — Эмма поставила локти на стол и подперла ладонями подбородок. — Полагаю, вы даже не знали, что у Бена есть дочь.
— Конечно, знал.
— А я вот о вас не знала. Я имею в виду — не знала, что у Маркуса есть партнер. Он работал один, когда Бен уехал в Техас, а меня отправили в Швейцарию.
— Как раз в это время я и присоединился к Бернстайну.
— Я… не встречала человека, который был бы меньше похож на торговца картинами… чем вы.
— Наверное, потому что я не торговец картинами.
— Но… вы только что продали тому человеку картину Бена.
— Не совсем так, — поправил ее Роберт. — Я всего лишь принял от него чек. Маркус уже продал ему эту картину неделю назад, хотя этого не понял даже сам мистер Чики.
— Но вы же должны как-то разбираться в живописи.
— Теперь разбираюсь. Работать бок о бок с Маркусом столько лет и не позаимствовать от него хотя бы какую-то часть его поистине глубочайших знаний просто невозможно. Вообще-то, я бизнесмен, и именно поэтому Маркус пригласил меня.
— Но ведь Маркус и сам преуспевающий бизнесмен. Мне так казалось.
— Совершенно верно, настолько преуспевающий и его затея с галереей настолько удалась, что в одиночку ему стало трудно управляться со всеми делами.
Между густыми бровями Эммы пролегла морщинка; она продолжала разглядывать его.
— Еще вопросы есть?
Ничуть не смутившись, Эмма спросила:
— Вы всегда были близким другом Маркуса?
— На самом деле, вы хотите спросить, почему он взял меня в фирму? Ответ таков: Маркус не только мой партнер, но и мой зять. Он женат на моей старшей сестре.
— Вы хотите сказать, что Хелен Бернстайн — ваша сестра?
— Вы помните Хелен?
— Конечно. И маленького Дэвида. Как они поживают? Передайте от меня привет, я их очень люблю. Знаете, когда Бен ездил в Лондон и меня не с кем было оставить в Порткеррисе, я жила у них. И это Маркус и Хелен сажали меня в самолет, когда я улетала в Швейцарию, потому что Бен тогда уже уехал в Техас. Вы скажете Хелен, что я вернулась и что вы кормили меня завтраком?
— Обязательно скажу.
— Они по-прежнему живут в маленькой квартирке на Бромптон-роуд?
— Нет, когда умер отец, они переехали ко мне. Мы все живем в нашем старом фамильном доме в Кенсингтоне.
— Вы хотите сказать, что живете там все вместе?
— И вместе, и порознь. Маркус, Хелен и Дэвид занимают два первых этажа, старая домоправительница отца живет в цокольном этаже, а я как петух на насесте — в мансарде.
— Вы женаты?
На мгновение у него в глазах мелькнула растерянность.
— Нет, не женат.
— Почему-то я была уверена, что женаты. У вас вид женатого человека.
— Не очень понимаю, что вы имеете в виду…
— О, я ничуть не хотела унизить ваше достоинство. Наоборот — это комплимент. Хотела бы я, чтобы Бен так выглядел. Тогда для его близких жизнь была бы куда легче. Особенно для меня.
— Вы не хотите вернуться домой и жить вместе с ним?
— Конечно, хочу. Больше всего на свете. Но не хочу потерпеть фиаско. Бен никогда не принимал меня в расчет, боюсь, и теперь будет так же.
— Тогда почему вы едете?
— Ну… — Трудно было логически ясно объяснять это под спокойным взглядом серых глаз Роберта Морроу. Эмма взяла вилку и начала чертить что-то на белой камчатной скатерти. — Сама не знаю. У каждого человека должна быть семья. Своя семья. Если люди принадлежат друг другу, они должны жить вместе. Я хочу, чтобы у меня было что вспоминать. Когда я постарею, я хочу вспоминать, что однажды, пусть это продлится всего несколько недель, мы с отцом худо-бедно, но прожили их вместе. Какие-то бредовые фантазии, да?
— Ничуть, но вас может постигнуть разочарование.
— О, что касается разочарований, их было предостаточно, когда я была маленькой девочкой. Без этой роскоши я могу обойтись. К тому же, я планирую оставаться с отцом до тех пор, пока не станет до боли ясно, что мы и часу больше не можем находиться в обществе друг друга, и я не начну мучиться.
— Или, — мягко вставил Роберт, — до тех пор, пока он не предпочтет компанию кого-то другого.
Эмма резко вскинула голову, глаза блеснули гневной голубизной. Она вдруг преобразилась: вылитый отец в минуту ярости, когда он, давая кому-то отповедь, не выбирал слов. Но ее гнев не вызвал никакой ответной реакции у собеседника, и, после холодной паузы, она опустила глаза и снова стала выводить узоры на скатерти.
— Да, до тех пор, — только и сказала она.
Напряжение снял Марчелло, он принес херес и хотел принять заказ. Эмма выбрала дюжину устриц и жареного цыпленка; более консервативный Роберт — мясной бульон и бифштекс. Затем, воспользовавшись паузой, тактично сменил тему:
— Расскажите мне о Париже. Какой он сейчас?
— Мокрый. Мокрый, холодный, солнечный — все сразу, можете себе такое представить?
— Представляю.
