Вернее, Ника Елецкова не совсем исчезла. Она звонила и
умоляла о помощи. Говорила, что ее хотят убить… Бедная, бедная Ника! Неужто она
погибла?! А Соня?
Лайма схватилась руками за голову и едва не расплакалась.
— Вам плохо? — испугался метрдотель.
— Чего же здесь хорошего? — напустилась на него
Лайма. — У вас тут полный бардак. Уж лучше я пойду.
— Идите, — обрадовался он.
— И ужинать у вас я не стану.
— Не надо.
Он семенил за ней до самого выхода и даже дверь придержал,
хотя она не собиралась давать ему на чай и он это отлично знал. «Надеюсь, она
не встретит по дороге своего приятеля и он не затащит ее обратно», — с
надеждой подумал метрдотель и обмахнулся полотенцем. Бывают же такие женщины!
Выглядят, как богини, а чувствуешь себя с ними, как в аду.
Лайма тем временем остановила свой взгляд на швейцаре. Это
был пожилой дядечка с услужливой спиной и мягкими руками. На лице у него
посверкивала улыбка, которой он умел придавать разнообразные оттенки — в
зависимости от того, кто проходил в дверь. Лайме он улыбнулся, как положено:
мало ли, с кем она хороводится? Греха не оберешься.
— Ну что, — вполголоса спросила она, подойдя
поближе, — схватили того индуса? Или милиция по-прежнему рыщет по этажам?
Пусть думает, что хочет. Что она тут живет, а он ее просто
не запомнил. С женщинами всегда так. Надела новое платье, волосы распустила —
другое лицо. Он ни за что не рискнет задавать вопросы.
Швейцар действительно не рискнул. Они здесь, в гостинице,
все утро муссировали слухи о случившемся. И милиция опять же постояльцев
опрашивала. Может, и эту тоже на допрос возили.
— Ищут, — негромко ответил он. — Найдут
обязательно. Куда у нас иностранцу деться? Да еще с желтой мордой. Не станет же
он жить в лесу, верно? Как виза кончится, его и схватят…
— А я ведь тоже утром видела эту.., пропавшую, —
неожиданно сказала Лайма. — Когда она вернулась ненадолго. Меня милиция
про шарфик спрашивала. Так я узор забыла. То ли там запятые были нарисованы, то
ли пауки…
— Такие штучки, — швейцар оживленно поводил
указательным пальцем по воздуху, рисуя на нем узоры. — Как улитки, знаете?
Закрученные.
— Вот такие?
Лайма достала из сумочки крохотный блокнот и нарисовала
что-то вроде скрепки.
— Почти, — сказал швейцар и вырвал у нее
ручку. — Они более круглые. — И ловко изобразил закорючку. —
Яркий шарфик, заметный.
— Верно, — кивнула Лайма. — Я еще подумала —
зачем надевать такую желтизну, прямо глаза режет.
Она дала швейцару сто рублей и еще потрепала его по плечу.
Вдруг придется сюда вернуться? Так пусть в следующий раз он будет добр к ней.
Очутившись на улице, Лайма поправила сумочку на плече и
расслабленной походкой направилась за угол. Машину пришлось припарковать в
ближайшем переулке. Оставлять ее прямо перед входом в гостиницу не хотелось —
мало ли кто обратит на нее внимание. Запомнит номер… Этого нельзя было
допустить.
Уже стемнело, зажглись фонари, забегала-замигала реклама.
Освещенные витрины выглядели в сто раз привлекательнее, чем днем. Разодетые в
пух и прах манекены таращились на Лайму огромными раскрашенными глазами.
Переулок был почти пуст и освещен кое-как. Все учреждения, расположенные здесь,
давно закрылись. Где-то впереди, возле маленького ресторанчика, хохотали
девицы, которых задирала компания молодых парней.
До машины оставалось всего-то несколько шагов, когда от
стены дома отделилась темная фигура. Сильная рука метнулась вперед, схватила
Лайму за шиворот, рванула, крутанула и притиснула к холодному камню. Высокий
мужчина навалился на нее всем телом, а его пальцы сомкнулись на ее шее. Лицо,
приблизившееся к ней в полумраке, было злым. Злым — больше она ничего не
разобрала. Не поняла — молодой он или старый, красивый или урод. Он представлял
для нее опасность — это было единственное, что проникло в ее сознание.
— Закричишь — пожалеешь, — прошипел незнакомец и
еще сильнее сдавил ей горло.
Перед глазами замелькали красные точки, пошли алые круги.
Лайма с тоской подумала о Медведе и Корнееве. Ах, если бы они были рядом! И про
пистолет, который остался в машине, потому что не влезал в ту крохотную
сумочку, которую она купила. Незнакомец еще подналег, Лайма захрипела, и глаза
у нее полезли из орбит. Только тогда он ослабил хватку, взял свою жертву в
охапку и, пока она не опомнилась, протащил несколько метров к стоящей
поблизости машине.
Машина была белой, обтекаемой, и Лайма так испугалась, что
едва не рухнула на асфальт.
— Двигай задницей! — приказал нападавший, рванул
дверцу и в несколько тычков засунул ее на заднее сиденье.
И сам втиснулся следом, продолжая наваливаться на нее всей
своей тушей. От него пахло пряным одеколоном, и казалось, именно из-за этого
аромата совсем нечем дышать. Лайма полулежала в салоне, левая нога неудобно
вывернулась, а незнакомец все наседал на нее, причиняя невероятную боль.
Мимо медленно прошелестела машина, мазнув светом фар по его
лицу, и Лайма сквозь выступившие слезы увидела блеснувшие каштановые волосы,
широкий нос и плотные прямые губы. Глаза, сердитые, пристальные, были прямо
тут, в сантиметре от ее глаз. Его взгляд показался ей таким страшным, что Лайма
завыла.
— Цыц! — прикрикнул мужчина. — Откроешь рот,
только когда я скажу, ясно?
Она кое-как кивнула, понимая, что влипла. И это не шутки, не
игра. Ей угрожают. Возможно, на нее набросился киллер, наблюдавший за
гостиницей. Он нанят неоатеистами. Наверное, типы, которых Медведь
нейтрализовал в аэропорту, делали фотографии. И у них есть ее портрет — висит
где-нибудь в зале для общих собраний членов партии, пришпиленный к стене
большой красной кнопкой. И киллер узнал ее, несмотря на маскировку. Боже мой!
Сейчас он начнет выяснять, куда спрятали Бондопаддхая. Станет ее пытать…
Прижигать кожу огоньком зажигалки… Резать ножом… И она все ему расскажет. Она
не выдержит боли. В преддверии пыток Лайма сильно зажмурилась и сделала
последний, отчаянный рывок.
Незнакомец немедленно сгреб в кулак ее волосы и.., сдернул
парик. Настоящие локоны — светлые и длинные — высыпались ему на руки.
— Прекрасно, — пробормотал он. — Роковая
брюнетка внезапно превращается в томную блондинку.
Лайма решила, что обязательно укусит его за палец, как
только представится такая возможность. На самом деле ей даже хотелось, чтобы он
оказался неоатеистом. Неоатеисту нужна информация, и он не разделается с ней
сразу. Но если это тот самый маньяк, который похитил Соню и Нику, ей конец.
Действительно конец. Она умрет, и ее тела, вероятно, даже не найдут никогда.
Наверняка этот тип топит женщин в болоте или сжигает в какой-нибудь огромной
печи…
Она сомкнула ресницы и обмякла от ужаса.
